М.Рощин. Ремонт
Комедия в двух частях
Москва, изд-во "Советский писатель", 1984
OCR & spellcheck: Библиотека драматургии, Ольга Амелина, апрель 2005



ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

К р а с н а я  к е п к а.
П а ш а - и н т е л л и г е н т.
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х.
П е н с и о н е р к а.
Д е в у ш к а.
Д о ц е н т.
М а л ь ч и к.
Д в о р н и к  Х и з м а т у л л и н.
С т а р у х а  и з  п р о ш л о г о.
М а р и н а.
М а к а р ы ч.
З а л е с с к а я.
И з о б р е т а т е л ь.
М о р я ч о к.
М и т ь к а - Г в о з д ь.
К а т я.
У г р ю м ы й  с т а р и к.
Ж и з н е р а д о с т н ы й  с т а р и к.
С у в о р к и н.
П и а н и с т.
Г л е б у ш к а.
К о л я - у ч и т е л ь.
К о л я - у ч е н и к.
П р о р а б.
Ж е н щ и н а  б е з  с л о в.



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Пустая сцена. Входит молодой человек в красной кепке, довольно развязный. Начинает смеяться. Это трудно, я понимаю, но он должен хоть чуть-чуть заразить смехом зал. Чтобы люди стали смеяться тоже, ни от чего, просто предвкушая смешное. Потом Красная кепка прикладывает палец к губам: мол, все, больше нельзя. И уходит.

Так начинается эта пьеса, в которой смешается сатирическое и лирическое, мелкобытовое и философское, реальное и условное. Важно, однако, помнить, что пьеса поведет наших героев от разобщения и индивидуализма к общности и взаимопониманию. Темно. В темноте несколько человек движутся по сцене, сидят, стоят, лежат. Атмосфера напряжения, ничего смешного. И затем идут монологи
действующих лиц — поочередно. Интонация откровения — каждый говорит о своем.

П а ш а - и н т е л л и г е н т (еще молод, симпатичен, здоров, но несколько опущен, уныл, в плохом настроении, в старых полуботинках, с пивной кружкой. Он говорит как бы с невидимым собеседником — возможно, с вездесущим Красной кепкой). Нет, надо что-то менять. Все время делаешь не то, что хочешь. Все время. Ешь не то, что хочешь, пьешь не то, что хочешь, носишь не то, что хочешь, куришь. Живешь, извини, и то не с тем, с кем хочешь... Тридцать три года, возраст Христа! Здоров, не дурак вроде, из себя ничего, а все не то. Откуда уволили, откуда сам ушел, аспирантуру бросил... Как говорил Рабиндранат Тагор: «Я неспокоен, я жажду далеких вещей...» А может, и не Рабиндранат Тагор, неважно. Нет, все. Работать! Никакой лжи, ни капли! Сколько я врал, сколько врал! А главное — не врать самому себе. Настроиться и сесть. Только сесть. Там само пойдет... Ну что, еще по кружечке или завяжем? Да, не будем! К черту это пиво, эти воблы! Как говорил Чехов, интеллигентные люди, а кругом окурки, пустые бутылки, пол неделю не метен, не проветрено, никто ничего не делает, все только болтают, болтают про то, какие они хорошие и как бы много они могли сделать, если бы не то, не се, не пятое, десятое... Ну, он не так говорил, но примерно... Нет, надо купить избу, где-нибудь подальше, в глубинке, ружьецо, сети, собаку — и привет! Работать! Мне ведь только сесть, только сесть!..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х (манеры и осанка бывшего начальника, но невысокого масштаба). Деятели! Ванька Ложкин — замминистра! Степка Егоркин — председатель объединения! (Саркастический смех.) Они наработают, они вам натворят!.. Еще придете, еще поклонитесь! А мы подождем, ничего! Отдохнем, полечимся, зубами займемся, печеночку поправим, ничего!.. Ванька Ложкин — замминистра! Ну, деятели!..
П е н с и о н е р к а (худощава, подвижна, радостна, у нее южный загар). Ах, как хочется жить! Я никогда не думала!.. Я копила на телевизор, но вот в мае Анна Игнатьевна, моя приятельница (она тоже этой зимой вышла на пенсию), уговорила меня купить туристическую путевку на пароход, и мы поехали по Черному морю. (Смеется.) Боже мой! Вы не представляете, какая это красота! Сказка! Я никогда не видела моря, только в кино, я с детства привыкла, что нужны валенки, шубы... Поразительно! Там ничего не нужно! Зачем люди живут на севере, когда есть юг? А? Я как будто не здесь родилась и вдруг попала на родину, как будто это была ошибка, что я всю жизнь прожила в нашем климате. Нет, я сменяюсь, я уеду, у меня хорошая комната, двадцать метров, правда, северная сторона... Господи, я видела, как цветут магнолии! Боже, как хочется жить!..
Д е в у ш к а (ей двадцать лет, это милая, серьезная девушка, студентка, но она недавно сделала аборт). Не хочу, не хочу жить! Не хочу!.. Четырнадцатого апреля я поехала к нему в первый раз, на электричке. Он ждал меня на платформе, красивый, в свитере, в куртке. И мы сразу побежали в лес. Там уже было жарко, сухо, птицы прямо с ума сходили. (Горько.) Эх, лирика!.. Он делал надрезы на березах, и мы пили березовый сок. У него губы и щеки стали белые от березовой коры, а я ревновала, что он будто целуется с березами... Нет, не надо жить! Не хочу! Что они говорили в этой больнице! Вся палата! Женщины, а что они говорили, как! А врачихи? Я в обмороке, ужас, а они про безразмерный купальник!..
Д о ц е н т - и х т и о л о г (пожилой, аккуратный человек, в летней шляпе). Единственный сын! Вот так всегда бывает, когда единственный сын! Теперь он исчез где-то на севере, уже десять месяцев, наверняка завел там себе новую пассию, а на детей не присылает ни копейки, фактически нам с Ольгой Николаевной приходится содержать внуков. Я не скряга, и дети есть дети, но где же брать деньги? Я почти перестал покупать книги, я мечтал съездить в Англию, а Ольга Николаевна отнесла в скупку свой каракуль... Нет, негодяй, негодяй, эгоист, каких свет не видел! Причем он ведь не без способностей, может быть, даже талантлив, он мог быть — ого! Ах, ловко это мы умеем: зарыть свой талант в землю. Уж такую ямку выкопаем! И киркой и лопатой! В поте лица, с огоньком, с азартом! Поглубже его туда, поглубже!.. Я подсчитал: на одних учителей английского и немецкого для этого шалопая я истратил две с половиной годовые зарплаты! Шутки? А он уже давным-давно благополучно забыл и английский и немецкий! Вот и отдавай все детям!..
М а л ь ч и к (связка книг и пальто под мышкой). Оказывается, мы ничего о себе не знаем. Оказывается, соседи все про нас знают, а мы — нет. Оказывается, я не его сын. А он мне не отец. И все, оказывается, знали... Как они могли? Мама как могла? Мне же скоро паспорт получать, кто же я?.. Нет, я не вернусь больше...
Д в о р н и к  Х и з м а т у л л и н (молодой, здоровый, в нейлоновой рубашке). Все-все! Все! Полтора года был дворником. Снег чистил, подметал, флаги вешал, в народной дружине участвовал. Прописка есть, комната есть, жена есть, будем техникум поступать. Все!..
С т а р у х а  и з  п р о ш л о г о (старые кружева, старый бисер, кошка на руках). Мы зажились с тобой, Эвелин. Все умерли. Все давно умерли. Мне восемьдесят четыре года сегодня, Эвелин! Мне! В Париже, в девятьсот двенадцатом году, я впервые видела аэроплан. А теперь люди ходят по Луне... Все умерли, Эвелин. Пора и нам. Сетассе. Господь забыл о нас. Всех прибрал, а о нас забыл. Господи, дай мне отойти в царствие твое по воле твоей, дай встречу мне, господи, с папa и мамa, с Андреем Модестовичем, с сестрой Дашенькой, господи...
М а р и н а (полная, благополучного вида женщина с гранатовыми серьгами). Ваня! Что Ваня? Никто ничего не знает! Прекрасный муж, семьянин, не курит, не пьет, такой солидный человек... А вы знаете, что мы уже шесть лет не живем с Ваней? Шесть! У него уже давно другая женщина, а мы только из-за Наточки. Я упросила его: пусть девочка хотя бы закончит школу. Ваня! Ваня жестокий, страшный человек, никто ничего не знает, даже его родная мать! (Плачет.) Мы шесть лет под одной крышей, мы только делаем вид, и все наши новогодние елки, веселые дни рождения, которым завидует весь дом, наши посещения театра каждую субботу — это только ширма! Ах, если бы можно было все рассказать, какая это драма!..
М а к а р ы ч (старые галифе, валенки, газета в кармане). Ты мне не ной! Нытья не люблю! Смирно! Мы в войну в партизаны ушли, не слыхал? То-то! Мы, бывало, эх-хе! По коням!.. Нда! Здоровья, мать, нету больше, ноги, вишь, отказывают, об-ри-ти-ру-щий эп-ди-мать-дрит — зараза, не выговоришь ни черта, — в общем, от курева и всего такого, где подморозил, где зашиб, — как говорится, с молодости прореха, под старость дыра, а мы в молодости-то как? Не жрамши сроду, в обносках, хлюп-хлюп, не то что теперь, и в рот и в зад им пихают, пятнадцать лет, а, глядишь, лоб такой, достань воробушка, женить можно, а хлеб на земле валяется, голубям, сукам, булки белые скармливают, а давеча захожу в магазин, одна паразитка вот с такой башкой, волосни накрутила, а ляжки вот до сих голые, страм смотреть, а мне колбаски только к ужину сто грамм взять, продавщица знакомая, — Соня, говорю, завесь, а то стоять не могу, энти-матьдрит обтирующий в ногах, а эта Эва Браун, с волосами-то, ляжки чьи голые, морду скривила, глаза досюда, до уха, черным намазала, японка тоже из Рязани, кобылица гнедая, я, грит, спешу, мне ребенка из садика забирать, а вам, старикам, все одно делать нечего. Ну? Будут тут нервы со здоровьем?.. Да смирно, говорю, окаянная ты баба, такая-сякая, знаем мы ваших ребенков, сами были такими ребенками!.. (Вдруг смеется.) Дал я ей там!.. Я ить, бывало, ох и яр был тоже до ихнего брата! Что ты! Ух, бабий род, женский пол! Смертное дело!.. Слышь, дай закурить, ну их в парашу, с ногами с этими, врачи не велят, да все одно помирать, мало ль мы помирали! Спасибочки! С фильтером? И огоньку давай. Я те сейчас одну такую пирамиду расскажу про это дело — усохнешь! (Смеется, закуривает.)
З а л е с с к а я (женщина с машиной). Еще увижу кого-нибудь, так и двину гаечным ключом по голове, честное слово! Пусть судят потом! Никогда нельзя машину оставить! Вечно заплюют, загадят, нацарапают похабщину! И что надо людям, что за ненависть такая! Я на машину пять лет работала, как доска стала, не надо тебе никакой французской диеты, а во дворе, у всех этих старух из проституток вечно не выхожу: как же, мужа нет, а сама на машине!.. Каждое утро мыть приходится, а она мне уже как подружка, как собака, Муська моя, «москвичишка» мой красненький, я за два года ни одной царапинки на ней не сделала, ужас как я к ней привыкла... Слушай, брось ты дурака валять, заработай денег, купи машину — сразу мужиком себя почувствуешь, человеком, честное слово!..
И з о б р е т а т е л ь (лет сорока, круглолицый, одержимый). Нет, я теперь им — письма, письма, телеграммы, ага! Покою я им не дам!.. Я вообще-то фельдшером работаю, у себя там, я ведь не отсюдова, мы сами Куйбышевской области, село Чумизово, ага. У меня папаня и все дядья и сейчас бочары, кого хошь спроси, таких бочек никто не сделает. А я вот, значит, по другой части пошел... Уж скоро полгода, как пороги тут околачиваю, — бюрократизм у вас тута, не дай бог! Угол снял, на кефире сижу, горячего через день ем, но это ладно, мне, главное, дело пробить, изобретение у меня. Против раку иду! Препарат сделал... Не могу сказать, ага, секрет пока... Они слушать не хотят, за места свои боятся. Но я теперь нашел! Я им — письма, письма, под копирку! Телеграммы! В Академию наук, в Верховный Совет, пред-се-да-телям! Рак не хочу лечить, во до чего дошли, ага. Но я их выведу!..
М о р я ч о к (демобилизован, но еще в форме. С гитарой, поет).

Было нас не два и не четыре.
Все вернулись, кроме одного.
Если ты служил на Кунашире,
То тебе не страшно ничего.
За нами
Встает цунами.
А перед нами
Рычит вулкан.
Противник за облаками,
А под ногами
Лишь океан.

Вот он — дембиль, вот он — дом родной! Живи не хочу! (Поет.)

Родная хата номер девять,
Везде тебя я вспоминал!..

П а ш а. Нет, надо что-то менять...

Кроме перечисленных людей на сцене находятся, пока без слов, Митька-Гвоздь, бывший хулиган, а теперь степенный малый, рабочий и отец семейства, и его жена Катя с грудным ребенком на руках.

Итак, монологи закончились, вспыхивает летний утренний свет, все заявленные персонажи на сцене, а кроме них, в стороне, на скамеечке, обнаруживаются два старика: Угрюмый и Жизнерадостный. Они просто сидят, греются на солнышке. Угрюмый курит и кашляет. Жизнерадостный время от времени живо реагирует на происходящие события.
Сцена же представляет собой дворик старинного двухэтажного особнячка на несколько квартир, довольно красивого, но порядком пооблезшего. Крыша его утыкана телеантеннами — у каждого своя. Во дворе два-три замученных городских дерева, детская песочница и железные качели, за которыми играют в домино, и та дальняя скамейка, на которой сидят старики. Детская коляска, велосипед, белье на веревке. И еще большая, особняком стоящая голубятня. Во дворе — нечто вроде собрания. Его ведет маленький, озабоченный, возбужденный предстоящим делом человек с пухлым портфелем — техник-смотритель жилищной конторы Суворкин. Он на возвышении.
Но выше его, на голубятне, в спасительной и свободной недостижимости, стоит Красная кепка и взгоняет голубей.

К р а с н а я  к е п к а (как бы всерьез). Дорогие граждане! Дорогие квартиросъемщики! Жильцы! А ведь правильно сказал товарищ Хизматуллин, как в воду глядел уважаемый наш дворник! Как ты сказал, Хиз? «И самим жить нельзя, и вид города портим!» Золотые слова...
Х и з м а т у л л и н. Да ладно тебе, не мешай!
М а р и н а. Да что он лезет!
К а т я. Эй, Красная кепка, кончай дурака валять!
П е н с и о н е р к а. Тут серьезное дело, а он вечно!
М и т ь к а. А мы вот квас для народу делаем! Это что?
К р а с н а я  к е п к а. А чего я? Я тоже серьезно!.. Ну, молчу, валяйте дальше!.. (Свистит.) А ну, милые, а ну!..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Милицию вызвать и сдать. Осточертел.
Д о ц е н т. А я иногда даже восхищаюсь наглостью этого малого. И обратите внимание, как язык подвешен. В нем какой-то природный талант. Странное поколение. У меня тоже, знаете, сын...
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Шут гороховый. Никаких поколений нет. Пораспустили, понимаете, а теперь локти кусаем. Хулиганье... (Вверх.) А ну-ка тише там, кому сказали!..
Х и з м а т у л л и н. Юрик, кончай!
К р а с н а я  к е п к а. Да валяйте, чего вы!.. Давай дальше, Феофилакт Харисимыч!.. Внимание, продолжает техник Суворкин!
С у в о р к и н. Ты погоди! Будет тебе Фифилакт! Ты дозубоскальничаешься!.. (И сразу — высоко, ораторски.) Тихо, товарищи! Не будем отвлекаться по глупым пустякам! Итак, вносим ясность! Вопрос, товарищи, решенный, и судить-рядить больше не об чем! У нас самих, думаете, не болела душа? Болела она. Вот они (трясет кипой бумаг), ваши заявления по дому двадцать три! У кого кухня, у кого потолок, у кого трубы, у кого крыша и те де и те пе! Думаете, не жгли они нам грудь?
К р а с н а я  к е п к а. Жгли!
С у в о р к и н. Да! Но никто не может обнять необнятного, как говорил Кузьма Крючков, и Москва не сразу строилась, и вас много, а мы одни. Основные средства идут на капитальное жилищное строительство, так? И мы всё это можем видеть своими глазами. А также, как известно из прессы, происходит де-мо-гра-финческий взрыв-р, то есть народу все прибывает, а куда девать — неизвестно. Так? В разных странах, к примеру, детишки с голоду пухнут, или тут по телевизору, кто видал, была передача насчет афстри... афстли... афстлийского племя... это... как его?..
К р а с н а я  к е п к а. Атсуфлийского, Гервасий Иваныч!..
П е н с и о н е р к а. Опять он!
М а р и н а. Да тише!
Х и з м а т у л л и н. Перестань, сказали!
М и т ь к а. При чем тут страны-то?
К а т я. Да чего он говорит-то?
М а р и н а. Я сама ничего не понимаю. Ремонт, что ли? Мне сейчас только этого не хватало!
З а л е с с к а я. Цирк, просто цирк!
М а к а р ы ч. Смирно! Выступает же человек! Без бумажки чешет...
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Говорите пояснее, поконкретнее. (Ко всем.) А прения потом!
С у в о р к и н (свирепо глянул на Красную кепку). Да, правильно. Но не об этим, в конце концов, речь. Объясняю, кто тупой. Текущий ремонт был задержан, потому как собирали силу для главного удара. Чтобы разом. И теперь можем сообщить народу весть, то есть вам, товарищи жильцы, что мытарства ваши заканчиваются, час дома двадцать три настал!
К р а с н а я  к е п к а (как в колокол). Бом!..
С у в о р к и н. Даны, товарищи, средства, спущена смета, и с пятнадцатого числа сего года мы начинаем у вас капремонт. Все ваши жалобы (с остервенением запихивает бумаги в портфель) сдаем в архив-р! Все!
П е н с и о н е р к а. Наконец-то!
К а т я. Сподобились!
М а р и н а. Как это — с пятнадцатого?
Д о ц е н т. Что за «кап»?
Г о л о с  и з  о к н а. Евгений Андреич! Завтракать!
Д о ц е н т. Иду, Олечка, минуточку! Тут важный вопрос!..
С у в о р к и н. Игрушка будет, а не дом! Пойдет перестилка полов, замена всей старой трубсистемы, рам, дверей и все, что надо! Будем разделять общие санузлы на раздельные, а кому охота — раздельные на общие! Старая крыша срывается, квартира номер девять, которая в подвале, а-ни-лируется!..
М о р я ч о к. Девять? Моя? Это как так?..
С у в о р к и н. Тихо! Не всё! Двор озеленяем! Где вон старики греются, планируется фонтанд с вечерним подсветом! Игрушка!..
К а т я. Да чего он машет-то?
Д о ц е н т. Как это — полов?
П е н с и о н е р к а. Какой трубсистемы?
М а к а р ы ч. Ишь ты, фонтан!
М о р я ч о к. Аннулируется, а мы-то куда?
К р а с н а я  к е п к а (в общем гаме). Ура! Правильно! Молодец, Перепетуй Паителеймоныч! Сорвем старую крышу!..
С у в о р к и н (Красной кепке, тоже кричит). А ты! А тебе! А тебе вот: голубятню сносим как антисанитарное, и чтобы вид! И насаживается на месте клумба. Цветник! Скушал?..
К р а с н а я  к е п к а. Что-что? Что сносим?..
С у в о р к и н. Что слышал!.. Да тише, граждане!..

В это время, в стороне от всех, еще не участвуя в собрании, Паша и Мальчик сидят на борту детской песочницы, тихо беседуют.

П а ш а. Ну муравьи, ну дают! Часами можно смотреть. Надо было стать мирмекологом — это такие ученые, которые изучают муравьев... Смотри, что делает, а? Ах ты разбойник рыжий! Потащил, потащил!.. А ну, отдай! А-а, не нравится!.. (Мальчику.) Слушай, я придумал. Никуда ты не пойдешь. Отнеси вещи ко мне, поживи день-другой, там видно будет. Ты о них тоже подумай. Ты сейчас думаешь о себе, о своей обиде, а им каково будет, если ты уйдешь?..
М а л ь ч и к. Зачем они врали? Не в том дело, что он мне не отец, он лучше всяких отцов, но как они могли? Может, и она мне не мать?
П а ш а. Ну, брось. Знаешь, кто-то сказал: одних вид пропасти повергает в отчаяние, а другим сразу хочется построить через нее мост.
М а л ь ч и к. Не хочу я ничего строить. Я им никогда не врал.
П а ш а. Ах ты боже мой!.. Куда, рыженький, куда? Назад!.. Ну, все равно, не руби так сплеча, давай придумаем что-нибудь, остынем немножко. Я сам, знаешь, на таком перепутье сейчас! Расскажу как-нибудь...

Пауза. Слышится музыка, и виден Пианист в трусах, в мокрой от пота рубашке. Очень остро, технично он проигрывает одни и те же музыкальные фразы. Закуривает, вытирает пот.

Слышишь? Это Фима — музыкант. Мы с ним в одной школе учились, вместе выросли. Только он теперь лауреат всяких там конкурсов, а я... Слышишь? Вот так он работает каждый день. Как черт. Часов по пять. Вот как надо! У него зад свинцовый! И мне бы вот так сидеть и вкалывать. Пора же, надо же что-то сделать! Не достичь, нет, но сделать! Ах, как надо!.. Ну ладно. Давай положи вещички ко мне. Куда тебе с ними? Идет?

Мальчик кивает.

Давай. У меня открыто... (Снова о муравьях.) Гляди, гляди, этот-то, этот! Ну народ! И чего я в мирмекологи не пошел?.. Вечно не то делаешь, что хочешь!..

Во дворе продолжается собрание.

М а к а р ы ч. Да смирно вы! Митинг тут устраивать не об чем! Наш техник Суворкин, не первый день его знаем, всю, понимаешь, плешь ему проели, у кого кран текёт, у кого в раковине засор, у кого потолок треснул, я сам весной, помнишь, Суворкин, газ-то когда взорвался, окно выбило, неделю пороги обивал, вставляй, Суворкин, так тебя, не по нашей вине утечка была, а он портфель в зубы да другим ходом от меня, у, шельма!..

Суворкин пугается.

К а т я. Да ладно, Макарыч!
М о р я ч о к. Короче, дед!
М а к а р ы ч. Да нет, я не к тому, не дрожи, Суворкин. Мы наоборот, мы в данный момент приветствуем. И лично, и, как я понимаю, от всех, что будет теперя все капитально, как игрушка, а то у людей как у людей, а у нас неизвестно чего. И мы (ко всем), я говорю, тоже должны сознательно, потому что мы, бывало, и не мечтали, годами в сырости, в холоде, какие там ремонты, хлеба-то досыта не видели, а теперя вон голубям булки белые скармливают, паразитам, одна пакость от них, мне в прошлом годе, веришь, пальто обгадили, так прям это место, на пальте-то, так вот и съело, чисто купорос!..
М и т ь к а. Да ладно!
Х и з м а т у л л и н. Слыхали!
К а т я. Завел!
К р а с н а я  к е п к а. Макарыч! Лучше про обритерующий антимадрид расскажи!
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Регламент, папаша! Давайте не больше пяти минут в прениях!
М а к а р ы ч. А?.. (Опомнясь.) Ага. Так. Вот оно, как без бумажки-то говорить, не зря люди все по бумажкам... Да... Значит, я (потерял мысль) про это...
К р а с н а я  к е п к а (подсказывает). Про ремонт! Приветствуем, мол! Спасибо Сарданапалу Кузьмичу! За наше счастливое...
М а к а р ы ч. Как?.. Тьфу! Ты-то не встревай, черт! Когда уж ты сгинешь от нас, глаза б тебя не видали!
Х и з м а т у л л и н. Да ты что, Юрик, в самом деле?..
Д о ц е н т. Что за парень! Артист!
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Я на этого артиста управу найду! Зря я раньше его не приметил!..
И з о б р е т а т е л ь. Письма на него, письма!
С у в о р к и н. Да он жилец вообще тута или не жилец?
К р а с н а я  к е п к а. Не жилец я, дяденька! Последние денечки доволакиваю! (Придурочно кашляет.) Слыхал? Голубятню снесете и меня с ней, и меня!..
Д о ц е н т. Артист!..
З а л е с с к а я. Где я живу! Что за дом! (Уходит.)
М а к а р ы ч. Смирна! С этими, которые шутют, еще поговорим! А насчет ремонта закругляюся. И говорю: да, приветствуем! И спасибо Суворкину и другим товарищам, которые, значит, решение сделали, спасибо Сар-де-на-палу... за наше счастли... тьфу!.. (Красной кепке.) Ну погоди у меня!
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Ну ничего, все ясно, папаша, хорошо выступил.
К р а с н а я  к е п к а. Ну чё ты, Макарыч? (Показывает большой палец.) Во выступил!

Макарыч замахивается на него газетой.

Г о л о с  и з  о к н а. Евгений Андреич! Оладьи стынут!..
Д о ц е н т. Иду, душа моя, иду!.. Товарищи, простите, поскольку у меня времени мало, а я хотел бы... буквально несколько слов...
М и т ь к а. Дайте профессору сказать!
К а т я. Рыбижир вылез!
М и т ь к а. Оладышки у него стынут!..
Д о ц е н т. Я не понимаю, я, во-первых, не профессор, а доцент, и зачем же так?.. Ну хорошо, дело не в этом. Я думаю, что имею право высказать свою точку зрения?..

Гул одобрения. А в стороне Паша стоит теперь возле детских качелей, на которых сидит, не раскачиваясь, Девушка.

П а ш а. Невооруженным глазом видно: ходишь бледная, злая, как в воду опущенная, маникюр облез.
Д е в у ш к а. Что это вы меня заметили? Всю жизнь не замечали...
П а ш а. Ну-ну, зачем же! А кому я, бывало, сочинения проверял? Кого на велосипеде вез в поликлинику, когда ты ногу ошпарила?
Д е в у ш к а. Когда это было!.. Мне уже двадцать первый год, между прочим.
П а ш а. Иди ты! Во растет молодежь! Да ты еще вчера, кажется, орала здесь на весь двор, в детский сад не хотела ходить!..
Д е в у ш к а. «Вчера»! Тут в крематорий скоро повезут!..
П а ш а. Ну-ну! Любовь без взаимности, что ли?.. Какая-то ты другая, что-то в тебе появилось такое...
Д е в у ш к а. Ну, не надо, появилось, не появилось — это мое дело.
П а ш а. Зачем же так грубо? Я же...
Д е в у ш к а. Я знаю, вы добрый. Все вы добрые!..
П а ш а. Ну понятно... Уже и жить не хочется, да?.. Эхе-хе!.. Послушай-ка меня, старичка! Уж я так люблю... любил одну женщину!
Д е в у ш к а. Знаем! Которая к вам зимой ходила?

Паша изумлен.

Конечно. В дубленочке черненькой, в сапогах. Да ее весь дом знает!
П а ш а (растерян). Да ты что?!
Д е в у ш к а. Думаете, никто не видит? Люди все видят... Она вообще ничего была, только она же вас старше...
П а ш а. Ничего себе! Открытие!..
Д е в у ш к а. Вот вы добрый, да? Во дворе все говорят: да он добрый, он чудной, Паша-интеллигент...
П а ш а. Паша-простокваша.
Д е в у ш к а. Да, и так говорят. С детишками там играете, помогаете всем... А я вот никогда не забуду: я один раз, зимой, утром, прямо за ней вышла. Да, был такой случай. Я в институт опаздывала, а автобус долго не приходил, мороз был под сорок, и я забежала погреться в эту закусочную, в шоферскую, где таксисты обедают и где вы всегда пиво пьете с Красной кепкой. И вот она стоит там в своей дубленочке и сапогах и кофе глотает из бумажного стаканчика, обжигается. А глаза вот такие от слез. И ненамазанная, ничего, сразу видно, за тридцать...
П а ш а. Подожди. Ты что?..
Д е в у ш к а. Ничего. (С насмешкой.) Хоть бы чаем напоили.
П а ш а. Ты не понимаешь! Что ты говоришь, ты не понимаешь!..
Д е в у ш к а. Все я теперь понимаю!.. Все ее еще обсуждали, оговаривали: бегает, мол, к нему как собачка.
П а ш а. Из бумажного стаканчика?
Д е в у ш к а. Да. А на улице еще темно было, мороз...

Пауза.

А вы говорите, маникюр облез!..

В это время Доцент выступает перед собранием.

Д о ц е н т. И еще один главный вопрос хотел бы я задать... э... (Суворкину.) Вот не знаю, как вас?..
К р а с н а я  к е п к а. Ювеналий Дормидонтыч!..
С у в о р к и н. Суворкин мое фамилиё, Суворкин... (Красной кепке.) А ты, ты!..
К р а с н а я  к е п к а. Все, все, молчу, Цезарь Клеопатрыч!..
С у в о р к и н. Да кто он тут у вас есть вообще?
М а к а р ы ч. Нечистая сила, не видишь! Сгинь, черт!
К р а с н а я  к е п к а. Сгинул! Валяйте, профессор!
Д о ц е н т (Суворкину). Очень приятно познакомиться. Так вот, товарищ Суворкин, мне не совсем ясно, зачем это вы собирали силы, чтобы разом, как вы выразились, а не делали текущего ремонта? Ведь что такое капитальный ремонт? (Впадая в лекторский тон.) Необходимость в нем возникает в том случае, вернее, в результате катастрофической запущенности, при аварийном состоянии. А что же это за хозяева, которые позволяют хозяйству прийти в аварийное состояние? Хороший хозяин занимается именно повседневным, текущим ремонтом, он не ждет, когда крыша ему на голову свалится...
К р а с н а я  к е п к а. Гром не грянет — мужик не перекрестится.
Д о ц е н т. Ну, голубчик, это устарело! И кстати, хозяйственный мужик тоже грома никогда не ждал! Если уж на то пошло, я вам процитирую...
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Про что это вы тут развели? Куда вы клоните-то?..
Д о ц е н т. Не надо, не надо! Я никуда не клоню. Я только хочу сказать, что если каждый день, аккуратно, не ленясь, не откладывая, исправлять то, что в силу естественного процесса старится, портится, выходит из строя, то... Появилась дырочка — зашпаклюй, отстала филеночка — прибей, накопился мусор — выброси. Мы тридцать лет живем в нашей квартире и, кроме элементарной побелки... Вы знаете, товарищ Суворкин, что этот дом стоит двести лет? И если за ним ухаживать, он еще простоит столько же! Причем на моей памяти здесь не было никаких капитальных ремонтов...
М а к а р ы ч. А газ проводили, забыл?
Д о ц е н т. Газ? Да-да, справедливо. Я помню, какая тут была грязь кругом, вот здесь полгода зияла канава.

Общий гул.

Х и з м а т у л л и н. Где грязь? Какая грязь?
М а к а р ы ч. Ничего здесь не сияло!
Д о ц е н т. Заканчиваю, заканчиваю! Я хотел сказать: войдите в наши с Ольгой Николаевной комнаты: нужен там ремонт? Не нужен.
М о р я ч о к. Рассудил!
К а т я. Тебе не нужен, а другим нужен!
Х и з м а т у л л и н. Ишь ты, наговорил!
М и т ь к а. Иди завтракай, профессор!..
Д о ц е н т. Минуточку, товарищи! Поймите меня правильно. Я не против, я просто на будущее, так сказать. Конечно же теперь наш дом требует ремонта, это ясно. И вообще ремонт есть ремонт, он рано или поздно нужен всем и всегда. Но какой ремонт? И опять же надо учесть, например, что наш дом представляет собой еще и историческую ценность (пересиливая шум), а после ремонта он может... Товарищи! В восемьсот двенадцатом году Барклай де Толли проездом останавливался...
Х и з м а т у л л и н. Хватит!
К а т я. Слыхали!
М а к а р ы ч. Барклай, понимаешь! Сам ты Барклай!
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Регламент!
И з о б р е т а т е л ь. Письма на него!..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х (едко). Не хочет народ слушать путаные ваши речи! Вы где работаете-то, кстати, спрошу?
Д о ц е н т. Хорошо, хорошо, я молчу!.. Ну что я такого сказал, что я сказал?
К р а с н а я  к е п к а (свесившись с голубятни, почти на ухо Доценту). Не понимают? Ох народ! Не любят истории, а? Вы заметили? (Тут же, вступая в общий гам и крики.) Долой! Долой старую крышу! Ремонт так ремонт! Ломай все, Никодимыч! Круши!.. (Доценту.) Рубин-Гранат-Кагор чего говорил?..
Д о ц е н т. Вы действительно валяете дурака! Нельзя же все высмеивать!..
К р а с н а я  к е п к а (издевается). Почему? Кто сказал, что нельзя?

Паша между тем медленно приближается к собранию. Но на его пути еще два старика и Старуха из прошлого. Угрюмому он дарит пачку папирос, а Жизнерадостному — яблоко. Что-то говорит, подбадривая, улыбается. Старуха сидит на своем стуле вблизи стариков и гладит кошку. Паша расшаркивается, преподносит ей букетик цветов и целует руку. Он вроде бы и шутит, но искренен и полон внимания.

П а ш а. Поздравляю вас, графиня, с днем ангела. Так, кажется, говорилось в ваши времена? Живите сто лет! Не болейте.
С т а р у х а. Милый мой, Пал Сергеич! Господи, какая прелесть! Позвольте вас поцеловать, как вы меня всегда балуете! (Целует его в голову.) Вы милый, странный человек, дай вам бог счастья, Пашенька!.. Мне восемьдесят четыре года нынче, представляете, восемьдесят четыре, подумать только.
П а ш а. Ну что такого! Вы у нас еще молодцом, графиня!
С т а р у х а (смеется). Да что ж вы меня все графиней, как вам не совестно! Вы, наверное, и не знаете, что такое графиня! У меня папа был из купцов, но сам он получил образование, работал инженером на железной дороге...
П а ш а. Да-да, вы рассказывали, я помню.
С т а р у х а. Все умерли, Пал Сергеич, милый, все умерли!
П а ш а. Ну что вы, что вы, вы-то живы!
С т а р у х а. Милый мой, вы так внимательны, вы не представляете себе... Я одна, у меня, кроме Эвелин... Господь забыл обо мне, а людям я давно не нужна... Ваше внимание...
П а ш а. Ну что вы, не надо. Каждый человек заслуживает внимания. Не правда ли?
С т а р у х а. Я не знаю. Я уже ничего не знаю... Я пойду поставить их в воду, хорошо?.. Приходите ко мне вечером на чашку чая. Я вам что-нибудь расскажу, припомню...
П а ш а. Спасибо, графиня, я постараюсь. (Провожает ее.)

Собрание продолжается, теперь там выскакивает вперед Митька-Гвоздь, взлохмаченный, в майке.
Задерживает уходящего Доцента.

М и т ь к а. Так, значит? Тебе, значит, не нужен? Видали! Сними очки-то, Велосипед!..
К р а с н а я  к е п к а. Гвоздь Митька! Маяковского шпарит!
М и т ь к а (не обращая внимания). Конечно! У них три комнаты и ни одного пацана, а у меня три пацана и ни одной комнаты!.. Продыху нет!..
Д о ц е н т. Перестаньте! У меня две комнаты и двое внуков!
К р а с н а я  к е п к а. Ну чего ты, Митька? «Продыху, продыху»! Оне профессор, а ты кто?..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Кто за милицией пойдет, а?
К р а с н а я  к е п к а. Сходи сам, тапочек! Не мешай Мите речь держать!
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Ну погоди! Я схожу!..
М и т ь к а. Ну да, оне, значит, профессор, а мы пшено? А чего он профессор-то?
Д о ц е н т. Я повторяю: во-первых, я не профессор...
М и т ь к а. Чего профессор? Чего? По рыбам, что ль? Гы! Ее, и рыбы-то, уж нету на белом свете, а он по рыбам! А мы вон квас для народу делаем на безалкогольных напитках, варить не поспеваем, это что? Мы матерьяльную ценность делаем! Квас все пьют, а вот рыб чего-то не видать!
К р а с н а я  к е п к а. Правильно, Мить! (Кричит.) Почему вустриц нету?
М и т ь к а. Да! Где оно?..
Д о ц е н т. Ну перестаньте!.. А вашего кваса я в жизни не пил!
М и т ь к а. Не пил?.. Люди, он квасу не пил?!
К р а с н а я  к е п к а. Не пили оне, Митька, не пили.
Д о ц е н т. Да, не пил! Вот как вы хулиганили здесь все ваше детство, отрочество и юность, это я помню!..
М и т ь к а. Я хулюганил?
Д о ц е н т. Нет, я хулиганил.
М и т ь к а (наступает). Отрочество?..
М а к а р ы ч. Да что же это!
М а р и н а. Прекратите!
М а к а р ы ч. Митька, отстань!
К а т я. Митя, ты слово давал! Митя! Господи, остановите его! Он два месяца в милиции не был, опять попадет! Митя!
К р а с н а я  к е п к а (спрыгивает вниз). Ну, ну, Гвоздь, не по делу!
М и т ь к а. Пусти, Юрик! Пускай он меня не лечит! Я!..
К р а с н а я  к е п к а. Ну все, Мить, все! Ну, интеллигент, оторвался от народа, не понимает...
С у в о р к и н. Граждане! Жильцы! Да об чем вы взялись-то? Ухожу!..
М а р и н а. В самом деле, уж вот такая голова! Невозможно!
Д о ц е н т (Красной кепке). Это уж совсем неостроумно, молодой человек! (Уходит.)
К р а с н а я  к е п к а (ловит уходящего Суворкина). Стойте, Авесалом Гермогеныч, не уходите!..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Прекрати, последний раз говорю!
С у в о р к и н. Такое дело, а всякие лишние люди балаган, понимаешь, устраивают!..
К р а с н а я  к е п к а. Это я — лишние люди? Ну, спасибо, Виссарион Григорьич! В какой ранг меня произвел!..
Х и з м а т у л л и н. Ну, Юрий! Ну, гляди!
М а р и н а. Со двора этого Юрика!
К а т я. Надоел!
М о р я ч о к. Так их, Юрик!
И з о б р е т а т е л ь. Письма на него!

Шум, крики. Хизматуллин гоняется за Красной кепкой, а у Паши между тем происходит разговор с Залесской.

П а ш а. Что это там у нас?..
З а л е с с к а я. А, ерунда! Мне надоел этот базар, я поеду. Надо забрать продукты в столе заказов, потом к маме на полчасика, а к двенадцати я могу за тобой заехать. А что за беседы с этой Брижитт Бардо для бедных?
П а ш а. Ну зачем? Хорошая девчонка. Чего-то у нее там приключилось.
З а л е с с к а я. А ты прямо как доктор Айболит. Может, возьмем ее с собой на канал?
П а ш а. Ну-ну, Вика.
З а л е с с к а я. Я не люблю совмещений. Я прекрасно понимаю, почему ты опять ко мне пришел, и я, по-моему, ничего не требую, но какие-то элементарные вещи можно соблюдать?
П а ш а. Ну о чем ты? Ты заводишься на пустом месте.
З а л е с с к а я. Я понимаю, тебе со мной просто удобно, но за это тоже надо чем-то платить. Хотя, конечно, я же не женщина, а друг, приятель, свой парень.
П а ш а. Ну оставь, что за сцена! Вечно я горю на своей откровенности.
З а л е с с к а я. Ты горишь на другом.
П а ш а. Ну-ну, интересно.
З а л е с с к а я. Ты горишь на том, что любишь одну, живешь с другой, а мечтаешь о третьей.
П а ш а. Четвертой, пятой, шестой, седьмой...
З а л е с с к а я. Может, и так. Ты как в делах своих не можешь определиться, так и в личном. Тридцать три года, высшее образование, неглупая голова, а все ты мечешься, чего-то ищешь, с работы на работу летаешь, философствуешь. Не мальчик ведь. МНС. Младший научный сотрудник. Вечно без денег, в одних, извините, штанах. Скучно, в конце концов.
П а ш а. Да, да, да. Конечно. Ты права.
З а л е с с к а я. Кто виноват, Паша? Все дороги открыты. Ты давно не был в Шереметьеве? Каждые пять минут — взлетают, садятся. Америка, Африка, Австралия. А?.. А ты с детишками в песочек играешь. Со старушкой... А этот хулиган дворовый, голубятник — что он тебе?
П а ш а. Это наш дом, Вика. Мы выросли вместе.
З а л е с с к а я. Оставь! Кому нужен твой альтруизм?
П а ш а. Ты права, права. Но я — все. Я решил.
З а л е с с к а я. Что? (Играет ключами от машины.)
П а ш а. Пора определяться!.. Я все время делаю не то, что хочу.
З а л е с с к а я. А, это мы слыхали!
П а ш а. Нет, пойми, и я хотел... насчет нас с тобой... тоже...
З а л е с с к а я. Ну-ну? Чего ж ты?.. Не бойся!..
П а ш а. Мне нечего бояться. Ты говоришь, я тебе надоел... Хорошенькое кино!..
З а л е с с к а я. Ну-ну! Я тебе давно надоела, только ты боишься сказать?..
П а ш а. Брось! Ты же знаешь, почему мы играем в эти игры. Отчего. «Лежат двое, и тепло им, — как сказано в Священном писании, — а одному как согреться?» Но я все переменю, все...
З а л е с с к а я. Ну ладно, я опаздываю. Можно перенести разговор на канал? А то мы сейчас начнем выяснять отношения, поссоримся, а я хочу искупаться. В двенадцать я здесь. Не забудь плавки... А эту тоже пригласи, если хочешь, — переживем! Привет!..

Она идет к машине через гудящее собрание и вдруг вступает в общий разговор.

...Да, между прочим! (Суворкину.) Я, например, у себя месяц назад сделала ремонт, так что вы можете меня из своих списков исключить! Квартира четыре, Залесская! Он мне в копеечку обошелся, поэтому прошу у меня ничего не трогать! У меня мастер ни одной капли известки на пол не уронил! Привет!
С у в о р к и н. Стойте! Гражданка! Вы что, не понимаете, что капитально?.. Ну, дом!..

Залесская ушла, слышно, как хлопнула дверца и отъехала машина.

М и т ь к а. Ишь ты, фря!
М а к а р ы ч. Видали, она сделала!
К а т я. Поехала по ресторанам тарелки облизывать!
М а р и н а. А в самом деле, если кто-то не хочет делать ремонт или уже сделал, как быть в таком случае? Мне, то есть нам с Ваней, например, в этом году это совершенно неудобно.
П и а н и с т. Послушайте, какие ремонты? У меня международный конкурс в октябре, вы смеетесь!
П е н с и о н е р к а. Вы шумите, а Евгений Андреич справедливо говорил... Как будто неизвестно, что такое капитальный ремонт! Ведь здесь черт ногу сломит через месяц! Крышу срывать! А где же жить! Или нас будут переселять? Мне, например, надо делать обмен, люди будут приходить, смотреть комнату, дом, а что я им покажу?
И з о б р е т а т е л ь. С весны надо бы начинать, ага, а до холоду-то не успеть! Надо письма писать, письма!..
М а р и н а. В самом деле, нельзя ли на будущий год перенести?..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х (саркастически). Да, что-то это делается как-то теперь у нас... Молодежь все заправляет, молодежь. Эх, деятели!..
С у в о р к и н. Да вы что ж, товарищи, с ума, что ль, съехали, извиняюся за выражение? Сколько объяснять-то?..
К а т я (кричит). Так будет чего ай нет? Мы тебе, Суворов, воз бумаги исписали, а ремонтировать обратно Глебушку зови?

Общее оживление насчет известного всем Глебушки.

М а к а р ы ч. Его!
П е н с и о н е р к а. Конечно, Глебушку!
Х и з м а т у л л и н. Глебушка, он сделает!

Из-за детской песочницы поднимается, как луна, круглая голова Глебушки.

К р а с н а я  к е п к а. Глебушка, отец родной! Не оставь!
Г л е б у ш к а. Я бросил и оч храшо сиб чуствую!.. (Падает обратно.)
Х и з м а т у л л и н. Нет, а в самом деле, это как же все будет-то? Я — на учебу!
М о р я ч о к. Вы про мою квартиру-то скажете? Номер девять!
М а к а р ы ч. Смирна-а!.. Вы что ж галдите-то? Вы что это? Правда, с ума съехали! Одному делай, другому не делай? Так, что ли? Там лучше знают! Пришло время, и хорош! Мы, бывало, и не мечтали, годами, бывало, в сырости да в холоде, черняшки досыта не ели, а теперя булки белые...
К р а с н а я  к е п к а. Да! Пожили бы, как мы-то! Мы, бывало!..
М а к а р ы ч. Да! Туда бы!
М и т ь к а. Заелися!
К р а с н а я  к е п к а. Им фонтан, а они!..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Да по очереди! Тише! Ну народ!
С у в о р к и н (одуревши). Да что ж делается-то! перерыв-р! Сил нету!
К а т я. Чего он, чего?..
С у в о р к и н. Да что ты орешь, тетенька? «Чаво, чаво»! Ничаво!.. Смета спу-ще-на, поняла? Все будет!.. Поймите, граждане, хочите вы, не хочите, а ремонт будет общий, как дом ваш общий! Сколько повторять! Ремонт есть ремонт! Крышу, что ли, над этой квартирой срываем, а над этой нет? Понимать-то надо? Кого, может, уплотним пока, кого переселим. Для вас же делается. Для вас! Потерпеть месяц-другой, а там игрушка будет! Спасибо скажете!..
М а р и н а. Как — уплотнять?
П е н с и о н е р к а. Куда переселять?
П и а н и с т. Черт знает что!
К р а с н а я  к е п к а. Да тише! Дайте Твердиславу Сосипатрычу мысль закончить!
С у в о р к и н (уже хрипит). Другие люди счастливые, что ремонт бывает, а вы-то что? Сознание есть? Сме-та спу-ще-на! И все! Все! И чтоб к пятнадцатому все места общего пользования очистить, коридоры там, лестницы и те пе! К концу сентября — игрушка будет! А эти разные голоса, что надо текущий, — это вредные голоса! Текущий — это текущий, а капитальный — это капитальный.
М а к а р ы ч. Это верно, Суворкин! Капитальный надо!
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Но вам известно, что когда делается капитальный ремонт, людей переселяют на другую жилплощадь?
С у в о р к и н. Да, известно, товарищ дорогой, известно. Да тут делов-то на месяц, чего же выселять-то, канителиться? Лето вон на дворе!
П е н с и о н е р к а. Куда переселять?
Д е в у ш к а. Не поедем никуда!
К а т я. Еще новости!
Д о ц е н т (из окна). Но вы задумайтесь: это ведь получается в принудительном порядке! Я протестую!
К р а с н а я  к е п к а. А полезное дело, гражданин хороший, как говорится, и силой внедрить не грех! Правильно, Александр Македоныч?
С у в о р к и н. Именно! То жалобы, то всем надо, а то не надо!
М а р и н а. Господи, да ничего не надо! (Про себя.) Ваню мне никакой ремонт не вернет.
С т а р у х а. Мне ничего не надо, я скоро умру.
М а к а р ы ч. Всем надо, врут! Начинай, Суворкин! Штукатурка сыплется, краны сами отваливаются!
К а т я. У нас с зимы все течет! Глебушка через наши краны уже цистерну выкушал!

Опять голова Глебушки.

Г л е б у ш к а. Да! И очн хршо себе чуств! (Исчезает.)
М и т ь к а. Вот именно, все течет!
К р а с н а я  к е п к а. Да! Все течет, но — вопреки диалектике — ничего не изменяется!
С у в о р к и н. Тихо!
М и т ь к а. Ремонт!
М а р и н а. Не надо ремонта!
К а т я. Вам не надо, а нам надо!
П и а н и с т. Безобразие!
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Ты-то замолчи!
Д о ц е н т. Это насилие!
С у в о р к и н. Психи! Вас самих всех на ремонт посдавать! В психиатричку! Пустите меня!.. С пятнадцатого бригада, и все! Единогласно!

Крик, шум, Суворкин вырывается и бежит. А на его место вспрыгивает Паша.

П а ш а (пересиливая общий шум). Товарищи! Да вы что, дорогие мои? Успокойтесь... Тише, тише! Макарыч, сядь, тебе же тяжело стоять! Вот так. (Красной кепке.) Юрик, без комментариев полторы минуты можно? Спасибо... Я что хочу сказать? Я вот что хочу сказать. Нельзя же! Все переругались, у всех отношения нарушились, все злые, нервные... А ведь какой случай представляется! Смотрите, вот мы все вместе, как хорошо! Мы годами живем рядом друг с другом, дверь в дверь, а почти не общаемся. «Здрасте, здрасте», и все. Каждый забился в свою конуру, случается так, что кто-то кричит во дворе, а ни одна душа не выйдет и даже носа не высунет. Мы живем слишком сосредоточенно и слишком разобщенно, вам не кажется?.. А ведь мы — все вместе, пусть у каждого своя судьба, свои дела, радости и невзгоды, — но это только кажется, что ты один, вот же нас сколько!.. И, конечно, в самом нашем доме многое надо подлатать, исправить, у нас же милый, прекрасный, уютный дом, — в нем мы выросли, прожили жизнь, это в известном смысле наша родина, если хотите. Вот я, например, когда думаю о родине, то вижу этот двор, этот дом, Макарыча, наших стариков, которые сидят вон там на скамеечке... Кстати, где Суворкин? Суворкин...
С у в о р к и н (из-за угла, сипло). Здеся я!
П а ш а. Суворкин, а нельзя этот фонтан куда-нибудь еще? А? Может, стариков-то уж не будем трогать, а? Может, пускай они себе там сидят? А, Суворкин?.. Они привыкли.
С у в о р к и н. Ремонт есть ремонт! План спущен!
П а ш а. Ну ладно, это детали.
К р а с н а я  к е п к а. Детали! Винтики. Две штуки.
П а ш а. Ну ладно, Юрик, ладно!..
К р а с н а я  к е п к а. Пожалуйста, молчу.
М а к а р ы ч (Паше, перебивая). Да ты чего говоришь-то? Ты «за» или как?
П а ш а. Я — «за»! Да! Потому что нам действительно будет лучше жить потом!
М а к а р ы ч. Молодец, Пашка!
П а ш а. И главное, прекрасно, что мы все как-то вышли из своих квартир, все собрались, все одинаково горячо в этом участвуем. Правда же? Это замечательно! И мы не должны ждать, что кто-то придет и сделает, нам тоже надо приложить силы, быть активнее, помогать. Тем самым мы поможем друг другу, не правда ли? И не надо ссориться, наоборот, надо как-то... Понимаете?..
К р а с н а я  к е п к а. Ангел слетел с небес!
П а ш а. Нет, ну в самом деле, хочется, чтобы было лучше, чище, почему только профессиональные строители должны заниматься ремонтом нашего дома? Мы ведь тоже можем что-то сделать.
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Покороче!
М о р я ч о к. Все ясно!
П е н с и о н е р к а. Я что-то не понимаю. Ведь все уже решено. (Уходит.)
К а т я. Завел Паша-интеллигент! (Митьке.) Пошли!
М и т ь к а. Вот ты и займися! А мы квас для народу делаем! Нам некогда!.. (Уходит с Катей.)
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Во времена! Каждый лезет не в свое дело... (Уходит.)
П а ш а. Нет, товарищи, одну минуточку. (Пианисту.) Если быть чуть-чуть добрее, чуть-чуть внимательнее друг к другу...
П и а н и с т. Паша, займись делом. (Уходит.)

Паша продолжает говорить, а люди расходятся.

П а ш а. Подождите, товарищи, это же так просто!..

Люди расходятся, и перед Пашей остается сидеть одна Старуха с кошкой. Красная кепка залез на голубятню. Паша один. Он грустно пожимает плечами и тоже уходит. Доцент возвращается за своим забытым портфелем. Видит Красную кепку. Тот спускается вниз. Принимает серьезный вид.

Д о ц е н т. О, кстати!.. Вы меня простите, но я не могу успокоиться. Это, возможно, неделикатно, но я бы хотел узнать... я теряюсь в догадках...
К р а с н а я  к е п к а. Хотите узнать, что я за человек? Чем дышу, так сказать?..
Д о ц е н т. Да-да, вот именно! У меня сын такой. И я просто... такие противоречия... Я не хочу вам льстить, но в вас...
К р а с н а я  к е п к а. Воздухом я дышу, Осетр Карпыч! Извините, сорвалось,.. Воздухом! Ну, и тем, что носится в воздухе.
Д о ц е н т. Вы бываете чертовски остроумны, просто чертовски. Кстати, почему у вас красная кепка?
К р а с н а я  к е п к а. Разве она красная? Не знаю. Я даже сплю в ней. Кажется, если сниму — голова разорвется. (Смеется.) Ну? Желаете постичь? Хорошо. Маленький факт из биографии. Очень характерный. Хотите?..
Д о ц е н т. Да-да, я весь внимание. Детство?
К р а с н а я  к е п к а. Нет. Юность... Так вот, служил я в свое время на почте. Молодой был, силенок так ничего, и я, значит, там вроде курьера: телеграммы, заказная корреспонденция, переводы с доставкой, ну и прочее...
Д о ц е н т. Да-да, интересно.
К р а с н а я  к е п к а. Интересно?.. Ну так вот, когда я на почте-то курьером служил, сидим как-то вечером с одним парнишкой, дежурим. Он телеграфистом работал, а уже поздно, ночь, зимой дело было. Мы с ним бутербродиков взяли, пирожков, портвейна бутылочку... И вдруг — начальник. Зима, снег, ночь, а он вваливается. И сразу мне: Юрик, мол, то-се, я совсем забыл, тут у нас один такой важный пакет, надо срочно доставить. Пакет вдруг дает, понимаете?..
Д о ц е н т. Да-да.
К р а с н а я  к е п к а. Я говорю: да что вы, куда на ночь глядя. А он: нет, это такое дело, нам голову завтра оторвут, езжай, ради бога, заводи мотоцикл... А это не здесь было, это в сельской местности, и я на мотоцикле гонял, если далеко надо было ехать. Слушаете?..
Д о ц е н т. Да-да, я весь внимание. Вы и рассказываете очень интересно.
К р а с н а я  к е п к а. Спасибо. Ну ладно. Ах, говорю, еще и мотоцикл, — значит, к черту на кулички ехать? Нет, мол, это в мои обязанности не входит, вы мне тогда или отгул давайте, или как еще оплачивайте, за сверхурочные... Ладно, говорит, договоримся, только езжай скорей... Ну что же, делать нечего, собрался, еле мотоцикл завел, еду. А надо сказать, в деревне там в одной была у меня в ту пору девчонка...
Д о ц е н т. Ну-ну, так.
К р а с н а я  к е п к а (вздох). Вы не улыбайтесь, история невеселая. Ну, еду. Я, говорю, молодой тогда совсем был, силенок было прилично, чего там! И я, конечно, если куда поеду, бывало, или пойду, все к ней как-то так стараюсь... заглянуть... Хоть на минутку.
Д о ц е н т. Ну понятно.
К р а с н а я  к е п к а. Понятно? Эхе-хе!.. (Вдруг.) Ну что тебе понятно, дядя? Ну еду я, снег, метель. Вдруг лошадь моя как захрапит и стала. На дороге чего-то чернеет. Подхожу, а это она! Каково, а? На почте-то служить?
Д о ц е н т. Позвольте, вы, вы!.. Это же! Это же песня! «Когда я на почте...» (Задыхается.) Ну, знаете... Ну, вы!..
К р а с н а я  к е п к а. Я и говорю, когда на почте... служил бывалыча... (Сам не выдерживает, смеется.) Эх ты, профессор! Варежку-то разинул!.. Ну, люди! С вами что хочешь можно сделать, что хочешь!
Д о ц е н т (обижен). Ну что ж, что ж... Так мне и надо... (Уходит.)

Красная кепка смеется. Возвращается Паша.

П а ш а. Юрик! Юр! Ты здесь? Послушай! Я ведь правильно говорил, скажи?.. Ты ведь знаешь, я от души!.. Мы же с тобой выросли в этом дворе! Надо же что-то менять. Хорошо же — все вышли, все вместе!.. (С улыбкой.) Игрушка будет — не дом!.. Видишь ли, люди иногда сами не понимают, что с ними происходит, им надо помочь. Ты слышишь? Юр?
К р а с н а я  к е п к а. А ну, милые, а ну, голубчики, давай!.. (Паше.) Дурак ты, Пашка, дурак!.. (Смеется.)



ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Идет ремонт. Точнее, шел, начался, а теперь не идет, затишье. Доски, бочки, трубы, кирпич, металлические леса и прочее, — действительно, черт ногу сломит. Чья-то квартира просматривается насквозь, из другого окна торчит деревянный желоб, по которому вываливают мусор. Сеется мелкий дождь. Деревья желтые. На скамье под навесом сидят два старика, Жизнерадостный что-то оптимистически доказывает Угрюмому, — насчет дома; Угрюмый угрюмо машет рукой. К ним выходит и садится рядом Макарыч. Под голубятней съежился Красная кепка. В фанерной будочке, которая появилась во дворе с начала ремонта, полулежит, развалясь, здоровый малый в комбинезоне, тупо грызет семечки, это один из строителей-ремонтников, Коля-учитель. В квартире без стены озябший Пианист в пальто внаброску играет на рояле. Прекрасная музыка. На фоне ее идет монолог Макарыча.

М а к а р ы ч. На этим месте, старики, фонтан будет! Хэ! Фонтан! У кого они были, фонтаны-то? У царей да королей. Я в пятьдесят четвертом в доме отдыха один раз отдыхал, имение графьев Юсуповых, — в бывшем, конечно, — так, веришь, фонтанов там этих тыща! Так и журчат, так и подлетают фонтаном таким: и рыбки тебе, из пасти у ней бьет, и лягушки, и бабенка голяком с кувшинчиком, а из кувшинчика тоже журчит, — красота кто понимает, чего говорить! Жили, черти пузатые! За каждую лягушку с мужика-то небось семь шкур! А мы? В голоде сроду, в холоде, с работы да на работу, рыло от бани до бани не умоешь, бутылку возьмешь с горя, вдаришь — хлоп, пробка раз! — вот те и фонтан... Помрем мы, старики, а внучата наши будут игры тута играть, будет им журчать цельный день, а?.. Эх, здоровья нету, поглядеть бы на эту всю петрушку! Хочется поглядеть, старики!..

Снова музыка, но вдруг, прервав ее, раздается шум, гром, чертыханье: впечатление такое, что кто-то свалился с лестницы. Из подъезда выходит Доцент, в грязи, в известке, растопырив руки. Едва не плачет. На шум являются с разных сторон и выглядывают из окон Пенсионерка, Человек в шлепанцах, Марина с ведром воды, Катя, Изобретатель, Хизматуллин, Пианист.

Д о ц е н т. Да что ж это такое, а? Ну, будет конец когда-нибудь? Где этот проклятый прораб? Я ведь говорил, я предсказывал!
М и т ь к а. В самом деле, сколько можно!
П и а н и с т. Безобразие!
Х и з м а т у л л и н. Жить нельзя!
П и а н и с т. Прораба сюда!
П е н с и о н е р к а. Где прораб?
Х и з м а т у л л и н. Говорили: ремонт кончим, отпустим тебя, Хизматуллин! Люди техникум поступили, школу пошли, Хизматуллин опять дураком остался!..
Д о ц е н т. Ну нельзя, ну невозможно же! Надо же что-то делать! У меня сын нашелся, сын приезжает, герои Севера, у меня внуки в школу пошли!..
П е н с и о н е р к а. А у меня? Представляете, человек специально ехал из Крыма смотреть мою комнату, из Симеиза! И только руками развел!
М а р и н а (изменилась, похудела). Ходим по воду, как в деревне! Пусть только появится этот прораб, я ему скажу! Они думают, если женщина осталась одна, то можно над ней издеваться! А мой Ваня, между прочим, только временно переехал к родственникам, он не может в такой обстановке. Но он придет, он вернется. (Плачет.) Мужчина, который не пьет, не в силах выдержать ремонта.
И з о б р е т а т е л ь. В газету на них написать!
П и а н и с т. Все, все, со мной все, я провалюсь! Пела моя Варшава, ничего не будет, конец!.. Прораба можно найти?..
П е н с и о н е р к а. Мне каждую ночь снится юг, каждую ночь!..
К а т я. Лежат-полеживают! То того у них нету, то сего!..

Коля-учитель невозмутим.

Д о ц е н т. В самом деле, надо же что-то делать! Это не ремонт, это разруха какая-то? Найдите прораба, Хизматуллин, вызовите его, мы у него потребуем!..
Х и з м а т у л л и н. Сам один раз видел, где взять?
И з о б р е т а т е л ь. Его холодом-то схватит, домик-то, — уж не вернешь!
М а к а р ы ч. Ну народ! Потерпеть не могут! Сказано же, игрушка будет! Мы, бывало, годами терпели, в сырости, в голоде, хлеба досыта не видели! Веры у вас нету! Избаловалися! Все вам сразу подай!
Д о ц е н т. Ах, оставьте вы, ей-богу! При чем тут вера? Мы не в церкви!.. Идемте в жэк, товарищи, все вместе! Составим жалобу, подпишем, все подпишут, сколько же можно!..
И з о б р е т а т е л ь. Письма, письма им, ага!
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Все б вы подписывали!
К а т я. Пущай нас по телевизору покажут, какие мы есть!
Д о ц е н т (к каждому). Вы пойдете?.. Вы подпишете?.. Вы подпишете?.. (Человеку в шлепанцах.) А вы?..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Я, товарищ дорогой, вызова жду. (Шутит.) Ничего не подпишешь!
М а к а р ы ч. Не, я не. Ноги не ходют, обтирующий эндиматьдрит. Да мне и не к спеху, я дождуся.
М а р и н а. Идемте! Я согласна! Надо найти наконец этого прораба! Для моего Вани уют — это все!
П и а н и с т. Правильно! Прораба!
П е н с и о н е р к а. От него все зависит!
К а т я. Пусть работают!
М а р и н а. Пошли!

Все уходят. Остаются Макарыч и Человек в шлепанцах.

М а к а р ы ч. Вовсе веры у людей нету, месяц потерпеть не могут... Ох! (Морщится.)
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. У тебя что-то совсем с ногами-то худо! А еще закуриваешь! В больницу бы надо, новокаиновую блокаду сделать...
М а к а р ы ч. Да бывали мы и в блокадах и везде!..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Я вот месяц полежал, отлично подлатался. Зубы — видал? (Оскаливается.) Во, мост!.. А печенка?! Ни изжоги, ни отрыжки! Желчный пузырь — во! Я их теперь этим пузырем-то, у!..
М а к а р ы ч. Ты здоров еще, хоть завтра на работу!..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Скоро, брат, скоро! Андрей Тарасыча Безголовку уже назад взяли, а мы с ним вот так сидели, кабинет в кабинет... Куда они денутся! Паршивого ремонта не могут сделать, деятели!.. А ты в больницу-то все же сходи!..
М а к а р ы ч. Да вот фонтана дождать хочу! Игрушка ведь будет, игрушка!..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Ну, гляди, гляди... (Скрывается.)

Во дворе появляется второй рабочий, молодой паренек, Коля-ученик. Он промок, озяб.

К о л я - у ч и т е л ь. Взял?
К о л я - у ч е н и к. Да, вот, пожалуйста. (Подает четвертинку и булку.) Бока не заболели лежать, Коля? (Пугаясь взгляда учителя.) Шутка. Шучу...
К о л я - у ч и т е л ь. Оставить, что ли?..
К о л я - у ч е н и к. Нет, нет, спасибо, я не буду.
К о л я - у ч и т е л ь. Эх, парень, не выйдет из тебя настоящего строителя! Озяб ведь, простынешь!
К о л я - у ч е н и к. Ничего. Я поработаю, согреюсь... Что ж они материала-то не дают? Прораб-то где? Мне, может, пока в третьей смывать начать? Ведь уже стыдно людям на глаза показываться!..
К о л я - у ч и т е л ь. Сиди! Пущай трактор работает, он железный. Человеку отдохнуть надо, силу скопить... (Пьет, закусывает.)
К о л я - у ч е н и к. Ха! У тебя силы мало!.. (Пугается.) Шучу, шучу, шутка.
К о л я - у ч и т е л ь. То-то!.. Ты ученик, я тебе учитель. Так? Вот и сиди. На-ка, допей.
К о л я - у ч е н и к. Да не могу я ее, противно!
К о л я - у ч и т е л ь (поражен). Водку? Противно?
К о л я - у ч е н и к. Да, я никогда... я всегда... Шучу. (С отвращением пьет.) Ой, ужас. (Плюется.)
К о л я - у ч и т е л ь. Нда, учи вас!..

Появляются Морячок и Девушка. Морячок в домашнем фартуке. Девушка снимает мокрый плащ.
Он ухаживает за ней, предлагает попробовать какое-то блюдо.

М о р я ч о к. Кушать подано!
Д е в у ш к а. Ты с ума сошел, опять! Мне уже просто неудобно, честное слово.
М о р я ч о к. Да чего такого-то? Вы в сфере производства, мы в сфере обслуживания! Все железно!.. Я заплатил, не бойся! Утром же убежала, не ела!
Д е в у ш к а. Не могу я каждый день столько есть! С тех пор как тебя сюда подселили...
М о р я ч о к. Хорошо сделали! А то б я снова на Дальний Восток укатил!.. Эх, интересно судьба поворачивается! (Смеется радостно.)
Д е в у ш к а (смущенно). Я растолстела уже килограмм на пять... А это что? Как пахнет — обалдеть!
М о р я ч о к. Чахохбили. Рубль восемь порция. Вот такая кастрюля вчера осталась! Банкет обслуживали.
Д е в у ш к а. Опять?
М о р я ч о к. А у нас почти каждую смену. Защита диссертации, защита диссертации! «Уважаемые коллеги, нашего полку прибыло!» ...Разговоров — поесть некогда! В полвторого только кофе стали подавать. Вот (интеллигентно) кофею они пьют — ведрами! Там постоять, послушать — сам академиком станешь... Ну ешь, ешь! Вкусно?..
Д е в у ш к а. Я еще такого не ела!.. А ты?
М о р я ч о к. За меня не волнуйся!.. Вот когда-нибудь и ты так, да?.. Ты — уважаемая коллега, а я уже тогда, глядишь, мэтром буду! Черный фрак, бабочка, все — хокэй! Вхожу так туда, к вам: поклон, поздравляю, мол, товарищ кандидат наук, не надо ли чего?..
Д е в у ш к а (смеется). Если этот ремонт еще месяц не кончится, я стану как бочка!
М о р я ч о к (тоже смеется). Век бы он не кончался!.. Ешь!

Они скрываются, и во двор входят Паша и Залесская. Он поддерживает ее под руку.
Она хромает, кроме того, у нее перевязана голова.

З а л е с с к а я. Ну иди, иди, пришли уже. И вообще брось за мной ухаживать, я сама могу. Что ты опять меня жалеешь? А потом скажешь, что делаешь не то, что хочешь. Ты собирался все решить.
П а ш а. Ну ладно, Вик! Я решу, решу... Черт, снова никто не работает. Смотри! Ну, попадется мне этот прораб!
З а л е с с к а я. Тебе больше всех надо! Как будто ты отвечаешь за этот ремонт! Если б не авария, я бы уже внесла деньги в кооператив и жила бы в новеньком, современном доме, в однокомнатной квартирке! Хоть соседи были бы приличные!..
П а ш а (усмешка). Переедешь еще, не волнуйся.
З а л е с с к а я. Перееду! Знаешь, сколько возьмут за ремонт Муськи?.. А, да и вообще!

Пауза.

П а ш а. Ну чего ты! Жива-здорова, все хорошо.
З а л е с с к а я. Ах, я не знаю!
П а ш а. Ну, ну!.. Вика!
З а л е с с к а я. Что-то со мной случилось. Сдвинулась я, не могу. Это после аварии. Была человек как человек, а теперь просыпаюсь в пять часов, лежу с вытаращенными глазами, как старуха. Я когда уже летела, перед тем как сознание потерять, у меня знаешь какая последняя мысль была? Все, думаю, конец, — а что ж я?.. И когда очнулась, все лицо было в слезах. Я этого забыть не могу.
П а ш а. Ну-ну, не надо.
З а л е с с к а я. Жила себе, работала, знала, чего хотела: машину, квартиру, ни от кого не зависеть. А теперь не понимаю, ничего не знаю, как жить, чего хотеть!.. Может, не ремонтировать машину? Продать?..

Пауза.

П а ш а. Это когда люди приходят с войны, например... И вообще... когда человек пройдет через смерть, потеряет близких, он всегда думает: теперь я не так буду жить, я совсем по-другому буду жить!..
З а л е с с к а я. Да! Ну и что?
П а ш а. А потом пьет чай, спит, ходит в кино, и все идет по-прежнему.
З а л е с с к а я. Ты не веришь?.. Ты не понимаешь, наверное?
П а ш а. Я не понимаю? Тут каждый день авария. Хочешь прямо, а тебя заносит. (Усмешка.) Слушай, а печать-то мы поставили на бюллетене?
З а л е с с к а я. Поставили. Как ты нехорошо сказал.

Пауза.

Я тебя освобожу, не бойся. Я все знаю, что тебе надо.
П а ш а. Ну Вика, Вика! Не будем, ты больная... Я тебе верю, Вика.
З а л е с с к а я. Нет, не надо. У меня никого теперь нет, даже Муськи. Никого. Я начну с нуля. По-другому.
П а ш а. Вика! (Хочет обнять ее.)
З а л е с с к а я. Не надо, Паша. Все закрыто. На ремонт.
П а ш а (грустно). Хорошая шутка. (Уводит ее в подъезд.)

По двору проносится Митька-Гвоздь.

М и т ь к а. Прораба не было? Прораба не видели?..

Сбоку появляется перемазанный, трезвый и деятельный Глебушка. Тянет провода.

Г л е б у ш к а. Строителям — наше с кисточкой! Как она — ничего? Отдыхаем?
К о л я - у ч е н и к. Силу копим!.. Шучу, Коль, шучу!.. А ты чего это?..
Г л е б у ш к а. Свет тянем. Профессору. Заниматься не могут. На воздушке вот сделаю пока.
К о л я - у ч е н и к. И тут подсуетился? Смотри дом не спали!.. Понял, Коль? Мы лежим, а частный сектор калымит!
Г л е б у ш к а. Это я-то? У меня вестибюльный аппарат весь нарушенный, на стремянку взлесть не могу. Но теперя, правда, в завязе, теперь я в завязе...
К о л я - у ч е н и к. Чего тебе не завязать! Сколько за воздушку-то возьмешь?
Г л е б у ш к а. Я-то? (Радостно.) Договоримся, не обидит. У ученых — свет, у неученых — тьма!.. (Хихикает.) Веришь, баба-то моя! Сберкнигу завела! Чтоб они, проклятые, грит, руки тебе не жгли! (Уходит.)
К о л я - у ч е н и к. Слыхал? А мы лежим!
К о л я - у ч и т е л ь. Ты сбегай лучше еще! Простынем.
К о л я - у ч е н и к. Ну, Коля! Ну я... я работать хочу!
К о л я - у ч и т е л ь. Та-ак! (Зверски чихает.) О-о! Слыхал? Говорил, простынем?
К о л я - у ч е н и к (хнычет). Ну я... ну я... Шутка, шучу!
К о л я - у ч и т е л ь. Мигом!

Коля-ученик бежит, испуганно оглядываясь. Глебушка высовывается из окна, тянет провод.
У него кружится голова.

Г л е б у ш к а. Слышь, Коль? Плохо с вестибюльным аппаратом. Но когда выпьешь, то выключается, вот ведь какое дело... (Скрывается.)

Входит Человек в шлепанцах. Теперь он, разумеется, в ботинках и, мало того, в шляпе, в длинном
габардиновом пальто, розовый и бодрый. Спешит. Но сохраняет солидность.

Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х (Макарычу). Зовут! Зовут! Спросить, говорят, кой о чем хотят! А?! Зовут! (Спотыкается, испачкал штанину.) А, черт! Ну я вам покажу! Я этих прорабов найду!.. Деятели! (Отряхивается.) Наверное, новую квартиру сразу дадут, а то б я вам показал! Деятели, понимаешь!.. Черт, возвращаться теперь! Пути не будет! (Кричит.) Аня, Ань!.. Нюра!.. (Глебушке.) Эй, как тебя? Постучи к моей, в шестую квартиру, пускай щетку кинет! Спит она, что ль, там, пень с глазами!..

Снова проносится Митька.

М и т ь к а. Не проходил прораб? Не было?

Мальчик бежит из школы, весело насвистывает. Встречает Старухуиз прошлого, выходящую из дома.

М а л ь ч и к. Здрасте! Вы куда? Дождик ведь! Вы в магазин? Давайте я сбегаю, не ходите... А Пашу, Пал Сергеича не видели?..
С т а р у х а. Что ты, детка, не беспокойся, вы меня совсем забаловали с Павлом Сергеичем.
М а л ь ч и к. Да ну, что вы! Я еще в пионерах тимуровцем был, помогали женам офицеров. У вас ведь муж тоже офицер был?
С т а р у х а. Офицер, милый, офицер, царствие ему небесное!.. Все давно умерли, все!
М а л ь ч и к. Не расстраивайтесь... Я сейчас. Я только домой на минуточку заскочу, а то отец обедать придет, я ему разогрею. Я быстро. У нас мама в командировке, мы сейчас с отцом вдвоем. Отлично!

Мальчик убегает, а Старуха идет к скамеечке и садится рядом с Макарычем.

М а к а р ы ч (Старухе). Я говорю, фонтан здесь теперя будет, слыхали, барышня? Все по-новому: дом как игрушка, крыша, трубы, все такое, и фонтан!.. Хотя вас-то не УДИВИШЬ, нагляделися небось еще при старом режиме, успели, а мы-то что видали?..
С т а р у х а. Голубчик, когда это было-то!..
М а к а р ы ч (не слушая). Мы, бывало, хлеба досыта не ели, бывало, воды в миску, луку, корок сухих накрошишь — и за милую душу! Тюрю — слыхала? Небось и слов таких не понимаешь!.. Ох вкусно! Я и теперя, бывает, накрошу хлебца-то, водички, лучку, солью посыплешь, и не надо ваших колбас, вашего горчичного да рижского с маслом! Голубям, паразитам, булки свои скармливайте! А мы — тюречки, мы люди не гордые! Слышишь, что ли?..
С т а р у х а. Я слышу. У меня слух еще хороший.
М а к а р ы ч. У вас все хорошее! Жрали вкусно смолоду-то, чего вам! Тунеядцы! А тут здоровья вовсе нету, ноги не слышут, ухи не видют... Тьфу ты!..
С т а р у х а. Все умерли, однако, голубчик, все...
М а к а р ы ч. А теперь голубям, паразитам, булки белые... Мне, веришь, в прошлом годе пальто обгадили...

Уходят. Выходит Паша, оглядывается.

П а ш а. Черт, не работают, нет! (Видит Красную кепку, идет к нему.) Привет, Юр! Чего это тебя не видно, не слышно?

Тот молчит.

Ты чего?..

Молчанье.

Прораб тут не возникал? Юр! Ну ты что?

Красная кепка приподнял козырек, смотрит.

Чего ты? Заболел, что ли? Или из-за голубятни расстраиваешься? Но ведь говорили с Суворкиным, он обещал...
К р а с н а я  к е п к а. С таким ремонтом голубятня еще сто лет простоит.
П а ш а (усмешка). Да, похоже на то... Ну так что ты, Юр?
К р а с н а я  к е п к а. Да ну, Паш! Надоело все! Все время чего-то не то делаешь. Хочется одного, а...
П а ш а. ...а делаешь другое! Да? О, я знаю это!..
К р а с н а я  к е п к а. Ну! Коньяк везде французский стоит, армянский, «Наполеон» там, «КаэС», а дуешь сучок зеленый, да и то на троих. Пижоны всякие, Женя вон, к примеру, из дома девятнадцать, длинный, «уинстон» курит, «пэлмэл», а ты все «шипочку», «солнышко». Жрешь макароны эти в столовой или щи вчерашние дома, а Женя по ресторанам, осетринку на вертеле, по-карски, цыпленка табака. Женя в новеньких «Жигулях» своих, последняя модель, туда-сюда, по театрам, Дом кино, Дом журналистов, премьеры, вернисажи, вот с такими королевами, с иностранками, ночной бар, нога на ногу, виски, ду ю спик инглиш, рашен-вашен, а ты качайся в троллейбусе, ехай к Маньке своей, глаза б на нее не глядели, пирожков ей с печенкой и гречкой, любимый деликатес у нее, а у самой вот здесь — во, здесь — во, а ноги — только оторвать эти ноги, да ими ж ее по голове! Люди в куртончиках замшевых, побритенькне «Филипсом», трез элегант, а ты как ухватил в давке в «Руслане» три года назад польский костюмчик немнущий за семьдесят рэ, так и кочумаешь в нем и в пир, и в мир, и в добрые люди!..
П а ш а. Юрка, да ты!.. Ты мои слова... ты не представляешь!
К р а с н а я  к е п к а. Чего там не представляю!.. Тут давно бы инженером можно стать, все дороги открыты, творческой работой можно заняться, а не выучился, дурак, зевнул молодые-то годочки! Только сесть надо было, только сесть! А теперь кидайся, Юра, туда-сюда, голубями на птичьем рынке торгуй, кормильцы вы мои, гоняй их, Юра, лоб здоровый, уже седина вон в висках, гоняй, как придурошный, пей пиво, и — вася!.. А чего делать? Потребность выросла, а способности — кот наплакал... Ты в беспокойстве, ты хочешь чего-то дальнего...
П а ш а (взволнован). «Я неспокоен, я жажду далеких вещей». Это Рабиндранат Тагор сказал.
К р а с н а я  к е п к а. Ну! Вот видишь, Рабиндранат. Правильно сказал. А только ведь делать надо что-то, делать, что ж болтать-то все. Завидовать, мечтать, лежа на боку, это каждый может! Это обломовщина!
П а ш а. Да-да, это верно, жутко верно. Обломовщина! Именно!
К р а с н а я  к е п к а. Нет, я все, Паш, я все ломаю!
П а ш а. Что? Ну расскажи, расскажи!
К р а с н а я  к е п к а. Все! Не так надо жить!

Выбегает Мальчик и, видя Пашу, спешит к нему. Паша делает знак: подожди, и Мальчик присаживается
рядом, слушая разговор.

П а ш а. Ну расскажи, Юр, расскажи!..
К р а с н а я  к е п к а. Да чего рассказывать! Я лично в деревню. Поеду, поживу, соберусь как-то. У меня там бабушка, старушка, одна-одинешенька, помогу ей тоже. Никого нету, куры, собака, козел Яшка, вот и все. А жизнь там — елки зеленые!..
П а ш а. Где это, где?..
К р а с н а я  к е п к а. Да ночь всего ехать, в Пензенской области. А места там! Вот так дом стоит, представляешь, на самом краю села, — хороший еще дом, большой, дед сам ставил, а вот так, вниз сразу, — речка, Молочная называется...
П а ш а. Молочная! Молочные реки!..
К р а с н а я  к е п к а. Да, название такое. А вот так — лес! Лесище! Еще волки до сих пор водятся. А дичи, зайцев!..
П а ш а. Взять ружьишко, сети, лодочку!..
К р а с н а я  к е п к а. Что ты! Навалом всего!
П а ш а. Юр! Едем! А? Хоть завтра! Все забыть! Все оставить!
М а л ь ч и к. А я? А меня?
П а ш а. Подожди, тебе учиться надо...
К р а с н а я  к е п к а. Да что ж, там школы нету? Там все есть. В зиму, конечно, хуже ехать...
П а ш а. В зиму, в зиму, именно в зиму! «Засыплет снег дороги, завалит скаты крыш...» Печка трещит, мороз, керосиновая лампа...
К р а с н а я  к е п к а. Зачем? Электричество есть.
П а ш а (продолжая). А ты сидишь, работаешь, читаешь!.. Ах, надоело все! Может, я и от нее там вылечусь, забуду! Не могу ее забыть! Снится каждую ночь, как она кофе из бумажного стаканчика пьет!.. Едем, старик, а?...
К р а с н а я  к е п к а. Да я-то поеду. Мне все равно бабку поддержать надо. Еще несчастье там у нее... Где это я письмо-то ее дел?..
М а л ь ч и к. А меня, Паша? Я тоже давно мечтал, я в деревне ни разу не был. Отец, правда, обещал, а он если обещал...
П а ш а. Ну вот с отцом и поедешь, лучше будет!.. А уж как я мечтал! Нет, нет, сейчас или никогда! К черту все!.. Что, Юр?
К р а с н а я  к е п к а. Да письмо вот куда-то дел! Такое письмо, я чуть не заплакал. Прям жалко бабку.
П а ш а. А что?
К р а с н а я  к е п к а. Ну, я говорил про козла-то? Ну вот. Одна живет, старенькая, работать уж не может, пенсия... ну какая там у нее пенсия, сам понимаешь. А главное: одна. Никакой скотины уже не держала, ничего, только вот этот козел, Яшка. Уж так она его любила, души не чаяла!
П а ш а. Ну и что?
К р а с н а я  к е п к а. Ну что, что! Она его: Яша, Яша, то-се! А он избаловался, паразит, то за деревню убежит, то на речку...
П а ш а (уже почти догадываясь). На Молочную?
К р а с н а я  к е п к а. Ну да. А то, видишь, в письме-то она пишет... Да где ж письмо?.. Ну ладно, пишет, словом, вздумалось этому Яшке...
П а ш а. В лес погуляти?
К р а с н а я  к е п к а. Ну! А я говорил насчет волков-то?
П а ш а. Говорил. Козлик-то серенький был? Яша-то?..
К р а с н а я  к е п к а. Чего козлик? Козел. Пожилой уже такой. Бе-е! А вообще серенький, конечно... Ну вот он и вздумал, а волки-то!..

Мальчик начинает хохотать как сумасшедший.

П а ш а (улыбаясь). Скотина ты, Юрик!
К р а с н а я  к е п к а. Чего ты, чего? Вот те крест, спроси у бабушки, когда приедем! (Сам смеется.) Напали они на него, серые волки-то...
П а ш а. Скот! Но не Вальтер Скотт и не Фицджеральд Скотт, а просто скот. Такую мечту разрушил!.. (Мальчику.) Ну что ты? С ума сошел?
М а л ь ч и к. Ой, не могу! Умру!.. Яшка!.. Серенький! Души не чаяла!
К р а с н а я  к е п к а. А не мечтай о глупостях-то! Работать надо, а не мечтать. «Только сесть, только сесть»! Когда сядешь-то?
П а ш а. Скотина ты, скотина!..
К р а с н а я  к е п к а. И в другой раз, как говорится в библиях, скажу тебе, сын мой: дурак ты, Пашка, дурак!..

Мальчик хохочет. Паша тоже грустно смеется. А во двор быстрым и твердым шагом входит Прораб. Он высок, белокур, молод, у него холодный взгляд и легкий акцент. Шапочка с козырьком, чертежи в кармане. За Прорабом спешит перепуганный Суворкин с портфелем, и следом — все остальные жильцы во главе с Доцентом. Лица других появляются в окнах.

П р о р а б (Коле-учителю). Почему не работаем?.. Встать!.. Где бригада, где люди? Встать, я сказал!
К а т я. Весь день лежат, семечки лузгают!
П е н с и о н е р к а. Ничего не делают, ничего!
М а р и н а. Зима на носу!
Д о ц е н т. Три месяца мучаемся!
П и а н и с т. Когда конец будет?..
К а т я. Знай водку дуют!
К о л я - у ч и т е л ь (встает). Чего шуметь-то? Компрессор не работает, материалу нету. Вы нам фронт работ дали?..
К р а с н а я  к е п к а. Ему фронт нужен, фронт, не меньше!..
С у в о р к и н. Вот из-за таких, как ты, народ ходит жалуется!
П р о р а б. Я вам дам фронт! Кто не хочет работать, тот не будет есть. Вы у меня шишку заработаете в этом месяце! Людям не стыдно в глаза смотреть? Правильно, из-за таких, как вы, на всех делают пятна.
К о л я - у ч и т е л ь. Да чего я-то? На меня-то че-го?..
П р о р а б. Я что говорил? Я не один раз говорил. Этот дом двадцать три — уникум, сложный дом! Мы берем старинный дом, делаем его такой старинный дом, как он был сперва. А внутрь делаем модерн, все удобства. (Суворкину.) Вы объясняли эту идею?.. Это будет образец, витрина, другие люди будут приходить и смотреть, как надо это делать!..
С у в о р к и н. Да они, что ли, слушают? Им говоришь: Москва и та не сразу строилась, никто не обнимет необнятного, международное положение опять!..
К а т я (вдруг с визгом). Я те, Суворов, глаза выцарапаю!..

Ее оттаскивают. Суворкин прячется за Прораба.

С у в о р к и н. Видали? Психи! Им хочешь как лучше...
М и т ь к а. Правильно, Кать!
П и а н и с т. Надоело!
П е н с и о н е р к а. Модерн, а черт ногу сломит!
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Деятели! Работать разучились! Мальчишки!
П р о р а б (Коле-учителю). Я, кажется, русским языком объяснял: хорошая идея требует хорошего выполнения. Я объяснял?.. Как посеешь, так и будет урожай.
К о л я - у ч и т е л ь (тупо). Ну?
П р о р а б. У вас есть немного сознания?..
К р а с н а я  к е п к а. Немного у него есть!..
К о л я - у ч и т е л ь (Красной кепке). Да ты-то чего, змей?
П р о р а б. Не мешать! (Стучит по чертежу.) Все должно быть как здесь! Эти окна мы заложим, здесь пробиваем другие окна! Здесь ложный фронтон, полуколонны. Это требует тонкой работы!.. Вы поняли. (Ко всем.) Он понял! Прошу не волноваться. Все будет как надо. С этим мы покончим.
С у в о р к и н. Слыхали? Вам авторитетно человек говорит!
К р а с н а я  к е п к а. Авторитарно, Пафнутий Аристархыч!..
М а к а р ы ч. А насчет фонтану-то как? Фонтан-то будет?..
П р о р а б. Пока главное — дом! Не дело распылять средства. Все! У меня нет много времени.
П е н с и о н е р к а. Позвольте, минуточку! Вы сказали, эти окна будут заложены?
П р о р а б. Да, здесь требуются ложные окна, русский ампир!..
П е н с и о н е р к а. Но как же? У меня как раз крайнее окно.
П р о р а б. Это просто. Сейчас ваше окно смотрит сюда, а потом посмотрит туда. В южную сторону...
П е н с и о н е р к а. В южную? В южную — это хорошо, но теперь мне это не нужно, я меняюсь, я сама в южную сторону...
П р о р а б. Это ваше личное дело.
М а к а р ы ч. Слыхали? Насчет фонтану-то?.. Как же это?
Д о ц е н т. Товарищ, товарищ! У меня приезжает сын, герой Севера! У нас встроенный шкаф, три метра, почти комнатка, мы хотели бы расширить...
П р о р а б. Ваше личное дело.

Затем все говорят почти одновременно.

М а р и н а. А у меня одна проходная, а девочка выросла, к ней приходят подруги, мальчики из класса, а я теперь на работе, я встаю в шесть утра...
М о р я ч о к. Чего вместо квартиры девять будет? Где жить?..
Д е в у ш к а. Пусть у меня сделают перегородку, из одной две!
М и т ь к а. Нам кухню давай расширяй, у нас дети, мы полный день на кухне...
П и а н и с т. Я хотел бы заказать стекловолокно для изоляции, я заплачу...
Д о ц е н т. Кроме того, мы не стали бы менять полы, у нас старый, хороший паркет...
К а т я. И ванную нам сымайте! Мы все одно в баню ходим!
М а л ь ч и к. Папа просил сказать: нам газ не проводите, у нас электроплита будет!
Х и з м а т у л л и н. Слушай, прораб, Хизматуллина отпусти, а?..
С т а р у х а. Голубчик, мне ничего не надо, мне скоро умирать, но нельзя ли форточку сделать не вверху, а внизу, а то мне так трудно открывать каждый раз...
К р а с н а я  к е п к а. А мне бы! Мне бы!.. Мне в комнате — бассейн, потолочек — паркетиком, балкон-гараж, диван-кровать, кресло-халат, постель-трюмо, ковер-самолет!..
С у в о р к и н. Да тише вы! Тихо!.. (Прорабу.) Видали? Ну? Люди это?.. (Красной кепке.) Да сгинь ты с глаз, черт!..
П р о р а б. Товарищи, товарищи! Тихо! Есть план! Все как надо! Вы можете понимать сами: одна форточка не может быть книзу, другая кверху! Архитектура есть музыка. Одно окно — Казаков, другое, окно — Корбюзье, так нельзя!..
И з о б р е т а т е л ь. Письма на них, письма, ага!
П а ш а. Один момент, товарищ прораб! Это вот как раз принципиальный вопрос! Фронтоны, полуколонны — все это хорошо, но почему же форточку-то старушке нельзя сделать?
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Чего они могут! Сосунки!
С у в о р к и н. Да уж старушке-то этой! За ее на том свете, как говорится, давно уже паек получают!..
К р а с н а я  к е п к а. Постыдитесь, Эразм Роттердамыч!..
П а ш а. Почему нельзя? Это элементарные пожелания.
П р о р а б. Мне это смешно. Вот наш план. Здесь есть все. И все учтено.
П а ш а. Но форточки-то нету?..
П р о р а б. Да. Потому что это не надо. Это испортит весь вид. Маленькую ложку с дегтем пускаем в бочку...
К р а с н а я  к е п к а. С пивом!
П а ш а. Но старушке-то надо! Старушке-то так лучше!..
П р о р а б. Дом стоит триста лет, сегодня здесь старушка, завтра уже нет старушки...
П а ш а. Вон вы как!
П р о р а б. Все. У меня нет много времени.
П а ш а. Нет, ты подожди, подожди!..
П и а н и с т. Да перестань, Паша!
М а р и н а. Он правильно говорит!
Х и з м а т у л л и н. Что пристали?
К а т я. Пусть работают.
М а к а р ы ч. Да чего же прицепилися к этой форточке? Люди, бывало, годами в сырости, по подвалам, без окон...
С т а р у х а. Пашенька, Пал Сергеич! Оставьте!.. Мне не надо ничего. Если это сложно...
П а ш а (в запале). Это сложно! Очень! В плане-то нету!.. Глебушке трояк дать — он за полчаса сделает!.. Сложно!
М а р и н а. Правильно!
К р а с н а я  к е п к а. Глебушку забыли!
П е н с и о н е р к а. Где Глебушка?
Г л е б у ш к а (из окна, возясь с проводами). Мы здеся! Мы — всегда пожалуйста!..
М а р и н а. В самом деле, пусть хоть главное сделают: крышу, трубы, а насчет мелочей Глебушку попросим!
П и а н и с т. Да поскорее бы только, поскорее!..
П е н с и о н е р к а. Ну как же так, я ничего не понимаю...
К р а с н а я  к е п к а. Вот так, Евпатория Феодосьевна, так вот...
П а ш а. Я говорил, самим надо, самим! Смотреть, участвовать, контролировать! (Про Колю-учителя, который давно улегся на место и почти дремлет.) Почему он не работает, этот дядя?
П р о р а б. Встать! Подлежащий камень...
К р а с н а я  к е п к а. Не течет — сказуемый!
С у в о р к и н. Да иди же ты работать, идол!
К о л я - у ч и т е л ь. Да иду, иду! (Встал и стоит.)
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Деятели, ну, деятели!
К р а с н а я  к е п к а. Правильно, сами все сделаем! А ну-ка, Паша, скажи речь, зажги! За работу, друзья! А НУ, профессор, лопатку в руки! А ну, гражданка пенсионерка, ломик, ломик! Музыкант, потрудись, голубь, раствор меси! Митька, черт здоровый! Ну-ка, Митька, черт, пляши!.. А вы, бабуля, стекло режьте, вставляйте, кому форточка-то нужна?
М а к а р ы ч. А что? Верно! Эх, здоровья нету! Засучил бы рукава! Эх вы, народ! Мы-то, бывало!.. Митька, чего стоишь?

Коля-учитель зверски чихает.

К р а с н а я  к е п к а. Видали? Человек больной! Сорок градусов температура!.. Пусть поболеет, телевизор посмотрит, журнал «Огонек» почитает, а мы потрудимся! А?
К о л я - у ч и т е л ь. Да тебе-то чего? Ты кто такой?..
П а ш а. Брось, Юрка, ничего смешного!..
К р а с н а я  к е п к а. И я говорю: ничего смешного. Плакать хочется!.. Ложись, милый, чего встал-то? Кто там у нас вчера из «Торпедо» вторую штуку-то так красиво навесил? У тебя мозги-то только насчет футбола умеют, а?..
К о л я - у ч и т е л ь. Да я те счас!
К р а с н а я  к е п к а. Ну что ты, что ты машешь? Силу истратишь, не маши! Эй, прораб, как это ты там говорил, у хорошей идеи... чего?
П р о р а б. Требуется хорошее выполнение.
К р а с н а я  к е п к а. Вот именно! (Коле-учителю.) Слышал?
С у в о р к и н (о Красной кепке). Ну негодяй, ну яд! Он всех мутит, он!..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Я теперь на работу иду! Он теперь у меня узнает!
К р а с н а я  к е п к а. Вот он те и выполнит! Отлично! И фронтон тебе будет, и модерн, и качество! А, Коль? Сделаем?..
К о л я - у ч и т е л ь (размахивается). Да я те! (Видит Колю-ученика с бутылкой.) Взял?..
К о л я - у ч е н и к. Взял... Ой, что тут? Работать, да? Ура!.. Шучу, шучу.
П р о р а б. Немедленно приступить к работе! Где вся бригада?.. Дай сюда! (Хочет забрать бутылку.) Чему ученика учишь!
К о л я - у ч и т е л ь. Ну-ну, это не надо.
П р о р а б. Получишь после работы.
К о л я - у ч и т е л ь. Да отдай, что еще!
П р о р а б. А работать начинаешь?
К о л я - у ч и т е л ь. Да начну, начну, отдай.
П р о р а б. Нет, ты начни, потом я отдам.
К р а с н а я  к е п к а. Воспитатель! Макаренко!
К о л я - у ч и т е л ь. Да ладно! (Выхватывает бутылку, прячет в карман.) Ну смотри!

Берет лом и тяжело идет к дому. Коля-ученик радостно бежит следом.

М а к а р ы ч (засучив рукава). Пойду, ей-богу, пойду!
Г л е б у ш к а (из окна, в котором вспыхнул свет). Профессор! Готово!
Д о ц е н т. Ну, слава богу! Ну и ладно! (Идет к дому.)
М а р и н а. Глебушка, а нам?
К а т я. Смотрите, Глебушка-то!
П и а н и с т. Глебушка, дорогой!

Все бросаются под окно с мольбами к Глебушке.

К о л я - у ч и т е л ь (расталкивая народ). Глебушка! Пустите-ка! Я вам дам счас Глебушку!..
П р о р а б. Начинай, Коля, начинай!
К р а с н а я  к е п к а. Ох он даст сейчас!
П а ш а. Так как насчет форточки?
П р о р а б. Вы как будто ворона, которая все время клюет.

Оба Коли скрылись в подъезде, и вдруг раздается жуткий удар, за ним второй. Рушатся все Глебушкины времянки, свет гаснет, сам Глебушка вываливается из окна. Женщины вскрикивают. Еще удар, и из стены валятся кирпичи. В проеме виден голый по пояс Коля, орудующий ломом.

П е н с и о н е р к а. Что ж это делается, что делается?..
М а к а р ы ч. Вперед! По коням!
П р о р а б (глядя в чертеж). Все хорошо. Бьет где надо. (Суворкину.) Идем, мы имеем очень мало времени.

Уходят. Выскакивает Митька с палкой.

М и т ь к а. Где прораб? Где? Ушел?
К а т я. Митя! Митя!
М и т ь к а. Не-ет! Сто сутков отсижу, а вдарю его! (Убегает.)

Новые удары, все окутывается облаком пыли, в которой мечутся люди.

К р а с н а я  к е п к а (уже наверху, на голубятне, свистит). А ну, милые, а ну! Спасайся кто может!

Паша выбегает с лопатой в руке, грязный, возбужденный.

П а ш а. Товарищи! Давайте! Все вместе! Дружно!.. Дорогие! Давайте!..

Снова грохот, пыль, затемнение. А затем наступает тишина. И в тиши вновь слышится музыка. Пыль осела, вечер, и мы видим наш дом, его силуэт, зияющий проем нового окна, горы кирпича. Пианист в пальто играет при свечах. И вот в другом окне, в третьем, в четвертом тоже загораются где свечи, где керосиновая лампа. Паша и Красная кепка сидят на стариковской скамейке.

К р а с н а я  к е п к а (насмешливо). Ну, ты чего? Наломался, наработался?.. Зачем это тебе?
П а ш а (серьезно). Ладно, Юра! Тебе не понять. Я сам не очень понимаю. Почему я так люблю это все? Этот двор, дом? Почему я ощущаю такое полное чувство родства с этими людьми? Кажется, наш дом мог бы выстоять на одной моей любви к нему...
К р а с н а я  к е п к а. Ох, батюшки! Кто про что, как скажет наш прораб, а вшивый насчет помыть голову в бане.
П а ш а. Нет, ты пойми, это все пройдет, минуется, ремонт кончится, двор опять покроется травой, распустится весной наша яблоня, чья-нибудь новая девочка, которая еще вчера лежала в коляске, будет качаться на качелях, здесь опять будут сидеть наши старики...
К р а с н а я  к е п к а. А Макарыча «неотложка» увезла...
П а ш а. Да, жалко деда. Надо завтра навестить сходить... Вот чего не хочется, так это умирать, так не хочется!.. А это значит, что жизнь совсем неплохая штука, если не хочется умирать...
К р а с н а я  к е п к а. Да не умирай, кто тебя гонит-то?..
П а ш а. Верно. Я не буду.

Пауза. Паша вздыхает.

К р а с н а я  к е п к а. Ну чего ты? Про свою, что ли, вспомнил? Она же замужняя!..
П а ш а. Не напоминай. Да, замужняя. Но не могу забыть ее, и все! Сколько я врал, сколько врал! Зачем? Так и стоит перед глазами: как она там кофе пила нз бумажного стаканчика...
К р а с н а я  к е п к а. Я тоже сейчас про одну вспомнил...
П а ш а. Часа не проходит, чтобы я о ней не думал. Надо пойти, найти, рассказать и ему и ей — это же неправда, ложь, что они с нею вместе, а не мы с нею, я опять не то делаю...
К р а с н а я  к е п к а. Ох, девчонка была! Чудачка! Я еще в армии начал с ней переписываться, я на границе тогда служил...
П а ш а. А я ушел, бросил, испугался... Нет, я хотел все исправить, все изменить, — а не изменяю ли я себе, изменяясь?.. Что ты?
К р а с н а я  к е п к а. Да девчонка, говорю, тоже была, отличная вообще, но чуднaя...
П а ш а. Да перестань, знаю я твои рассказы!
К р а с н а я  к е п к а. Да ты послушай, дурачок, ничего ты не знаешь. Ее Катюшей звали. Она все куда-то на берег на какой-то ходила, на высокий такой, на крутой, песни все пела...
П а ш а. Иди ты к черту, Юра!..
К р а с н а я  к е п к а. Нет, ну точно! Заводила, про орла про какого-то, сизого... Ты, грит, землю береги родную, а уж я тут как-нибудь того, не волнуйся, все в норме будет...
П а ш а. Ну перестань, не смешно уже!
К р а с н а я  к е п к а. Ну да, не смешно! (Смеется.) Про орла-то?
П а ш а. Мне не смешно.
К р а с н а я  к е п к а. А, брось! Все смешно, Паша. Все!
П а ш а. Нет, Юрик, не все.
К р а с н а я  к е п к а. Ладно. Идем. Дождь опять начинается.
П а ш а. Не все, Юрик, нет.

Красная кепка уходит. Паша остается. Из темноты возникает Старуха из прошлого.
Она бродит по двору, бормочет, смотрит на окна.

С т а р у х а. Ты видишь, Эвелин? Ты посмотри, как странно... Музыка, осень, свечи... Как будто все живы, все живы, как будто никто не умирал... Никто не умирал, Эвелин, и никто не умрет, никто не умрет... (Уходит.)

Пианист продолжает играть, музыкальная пауза, мелодия постепенно обретает мажорность, сцена между тем трансформируется. И вот следующая картина.
Ясный осенний день, синева, свежесть. Наш дом № 23, который мы оставили разоренным, теперь поражает белизной и аккуратностью. Новое крыльцо, полуколонны, ложные окна, как и было обещано. Одна общая антенна вместо частокола старых. Стариковскую лавку сменила разноцветная скамья у подъезда. Фонтана, правда, нет, и клумбы тоже. Но нет и голубятни, от нее остались жалкие остатки. Во дворе последняя уборка. Общее радостное оживление. Все добры, предупредительны, помогают друг другу. Хизматуллин, стоя на стремянке, укрепляет гирлянду лампочек. Высунувшись из нового окна, ему помогает Пенсионерка. Мальчик красит качели. Доцент и Митька носят носилки с песком. Марина, Катя и Девушка заняты посадкой саженцев. Морячок грустными глазами следит за Девушкой. Старуха из прошлого подстригает куст. Только Изобретатель вышел с тощим чемоданчиком, ворот пиджака поднят, и он присел рядом со стариками. Вернее, с Угрюмым стариком, потому что Жизнерадостный тоже ковыляет по двору, улыбаясь и пытаясь помогать. Человек в
шлепанцах доламывает голубятню.

Х и з м а т у л л и н (поет). «За нами встает цунами...»
М а л ь ч и к (подхватывает). «А перед нами рычит вулкан...»
М и т ь к а. Ну, профессор, чего ты насчет ремонту-то толковал, а?
Д о ц е н т. Я? Что я толковал?..
М и т ь к а (благодушно). Ладно, ладно, помним! А вот он, ремонт-то! А?.. Ну-ка, взяли! Молодец, профессор!
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х (переламывая доску). Рраз! Хулиганства меньше! Всех распустили! Деятели!..
Х и з м а т у л л и н. Самим жить можно, и городу вид даем, а? Сегодня люминацию делаем, завтра флаг вешаем, праздник, а?..
И з о б р е т а т е л ь. К праздничку аккурат дома буду. Еду. Я чего надумал-то? Я им теперя оттудова буду письма-то! Ага! Письма, телеграммы оттудова!.. А то так домой тянет!
П е н с и о н е р к а. Окно открыто, а тепло... У меня теперь почти весь день солнце в комнате, просто юг!
С т а р у х а. Вместо форточки мне поставили вентилятор. И Эвелин сбежала от его шуршания. Но странно, я не чувствую себя одинокой. Все такие милые, добрые!..
М а р и н а. Вчера Ваня приходил. Пришел и поразился: как, говорит, у вас хорошо стало, так хорошо!..
М и т ь к а (ласково). Отдохни покуда, профессор, я сам!..
К а т я. А нам кухню-то сделали! Четырнадцать метров! А что ванная в кухне, это ничего, это даже лучше. Для стирки или посуду мыть.
М а л ь ч и к. А мы с отцом в деревню на праздники едем. Ружье берем, сети...
Д о ц е н т. Это замечательно, что вы с отцом друзья, это так важно. Мой приехал — ты ведь видел его? — привез нам подарков, говорил со мной по-английски, матери, Ольге Николаевне, сразу выложил на стол тысячу рублей. Талант!
П е н с и о н е р к а (Хизматуллину). А как мальчики кушают?
Х и з м а т у л л и н. Еще как кушают! Грудь кушают, молочную кухню кушают, все кушают. (Смеется.) Пока Хизматуллин техникум собирался, жена два мальчиков родила! Чему нам учиться надо, а?..
П е н с и о н е р к а. Кать! Я говорю: Макарыч-то поглядел бы!
К а т я. Да-а! Все фонтан хотел!
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х (ломает доску). На фонтан средств не хватило у них! Планировщики! Ух!..
К а т я. Да, не дождал старик!
М и т ь к а. Все вам враз подай! Сделают еще! Забыли, как, бывало, краны текут, сырость, холод! Голубям, понимаешь, булки белые скармливают!..
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Всё голубям, конец голубям!
П е н с и о н е р к а. Жалко сердешного!..
С т а р у х а. Знаете, он был моложе меня на девять лет. А я не знала.
К а т я. Морячок зато Макарычеву комнату отхватил, — хорошая комната!
И з о б р е т а т е л ь. Дома картошку копают, капусту рубят... Хорошо дома, у всех дом... (Угрюмому старику.) Угости, отец, папироской, обдержался весь. (Распахивает пиджак — там голое тело.) Пять копеек конверт — шутка? Горячего неделю не ел, ага.
Д о ц е н т. Но тут же дружки появились, старые товарищи, он с ними пропал на всю неделю. Добрая душа!
М а л ь ч и к. Нам и лодку обещали, и двух собак...
М а р и н а. Все обои перетрогал, полы, окна, двери...
М о р я ч о к (Девушке). Я комнату тебе оставлю, хочешь?
Д е в у ш к а. Зачеммне?
М о р я ч о к. Будешь жить со своим красавцем, как королева.
Д е в у ш к а. Перестань!
М о р я ч о к. Эх! Какая ты была, какая стала!..
Д е в у ш к а. Ну, хватит, мы уже говорили про все!
М о р я ч о к. Опять он тебя наколет, увидишь!
Д е в у ш к а. Это мое дело. Извини.
М о р я ч о к. Эх! Чего я говорю! Я рассчитался, завтра на Сахалин! На краболов! Девять месяцев в море — все раскачает. А вы тут чахохбили рубайте, кофей пейте!..
Д о ц е н т. Ушел в пальто, пришел без пальто. И четыреста рублей у Ольги Николаевны назад взял... Герой Севера!..
М и т ь к а. Эх, нравится мне, так нравится! Живем, а?..

Из подъезда, держась за косяк, выкачнулся вдруг Глебушка.

Г о л о с а. Глебушка! Глебушка!
Г л е б у ш к а (грозя пальцем). Сё сами, да?.. Рмонт, да?..

Его помотало и укачнуло обратно. Все смеются. А во двор вдруг вошла и остановилась в растерянности незнакомая нам Женщина. Она в осеннем пальто, с непокрытой головой, лицо у нее красивое, измученное и вид решившегося на что-то человека. Краснея, нагнув голову, она проходит в подъезд. Все переглянулись.

К а т я (громко). К Пашке, что ль, опять? Да ведь он с энтой!..
П е н с и о н е р к а. Да тише ты!
Д е в у ш к а. Странно! (Задумывается.)
М и т ь к а (Человеку в шлепанцах). Видал? Пашка-то? Дает!
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Аморалка кругом! Безобразия!
М а р и н а. Средь бела дня идут! Им, таким, ничего не стыдно!
М а л ь ч и к (беспокоясь). Его же нет! Надо же ей сказать!
Д о ц е н т (останавливает его). Ты что, ты что, уйдем.
М о р я ч о к (побледнев, Девушке). И ты вот так? Да... Эх, чего я стою тут! (Садится.)
И з о б р е т а т е л ь. Нет, дома не в гостях, посидев, не уйдешь.

Женщина выходит и так же быстро покидает двор. И тут с другой стороны появляются Залесская и Паша. Продолжают разговор.

З а л е с с к а я. Ну и что? У меня тоже был такой стресс, такая меланхолия, ты сам видел, впору удавиться. Но я опять в форме, я починила машину, набрала работы, через месяц въеду в новую квартиру. Живу!..
П а ш а (с усмешкой). Ты думаешь, ты сделала ремонт?
З а л е с с к а я. Остри, остри! Тебе кажется, я хочу тебя захомутать? Я хочу, чтобы ты хоть раз в жизни решился на что-то, чтобы человеком стал! Стыдно же, Паша! Погляди на себя!.. А у меня ты будешь вставать в семь часов, по будильничку, делать зарядку, принимать холодный душ, бриться, надевать свежую рубашку, завтракать, пить хороший кофе...
П а ш а. И идти домой.
З а л е с с к а я (не приняв шутки). Нет. Ты будешь садиться за стол и работать. Я буду привозить тебе книги и материалы, какие нужно, я буду приезжать и кормить тебя обедом, как маленького. Ни одна душа тебе не помешает. И ты будешь есть что хочешь, курить что захочешь, — я достану, не бойся, — пить коньяк и виски, а перед обедом боржом, а не это свое поганое пиво со всякими алкоголиками. Ты будешь одет как человек, подстрижен, в мягких ботиночках. Я научу тебя водить машину, дам доверенность, тебе не придется больше собирать по карманам пятаки на метро, чувствовать себя из-за этого униженным. Когда человек чист, сыт, здоров, хорошо одет, у него и самочувствие другое, и взгляд на жизнь другой.
П а ш а. Да? Даже так?
З а л е с с к а я. А что же? Бытие определяет сознание.
П а ш а. Общественное, Вика. Общественное бытие.
З а л е с с к а я. Неважно.
П а ш а. Да нет, важно... Но тебе-то это зачем? Такая благотворительность?
З а л е с с к а я. Ты все-таки глуп, Паша!
П а ш а. Возможно. Женщина не знает покоя в двух случаях: когда она любит мужчину, но объективно он ей не нравится, — тут она из кожи лезет вон, чтобы его переделать, — или когда он ей, наоборот, страшно нравится, но она никак не может его полюбить, — уж тут хоть волком вой! А у нас какой случай?..
З а л е с с к а я. Когда любят, все нравится.
П а ш а. А! Вот именно! Я забыл добавить: расчетливая женщина не знает покоя... Подожди! Ты больше всего на свете боишься одиночества, но разве дело только в том, чтобы кто-то ходил рядом, дышал, ел, спал?.. Ну ладно, не обижайся. Интересно поглядеть, как от хороших обедов и модных ботинок меняется взгляд на жизнь...
З а л е с с к а я. Тебя никто не заставляет.
П а ш а. Да, конечно... Ну не хмурься, и, уж во всяком случае, спасибо тебе...

Обнимает ее, целует в щеку, и так они входят во двор.

...Батюшки мои! Что делается!.. Вика!.. Ура!.. Привет, громодяне!.. Дом двадцать три на субботнике, все как один! Довольные и счастливые!..
М а л ь ч и к. Паша!
М а р и н а. Паша пришел!
М и т ь к а. Здоров, Паш!
Х и з м а т у л л и н. Бери лопату!..
П а ш а. Ура! В доме двадцать три нет больше ссор и склок, все отношения налажены, человеки отремонтированы, как краны и двери! Прекрасная форма и прекрасное содержание! Что и требовалось доказать! Ура, товарищи!..
М а л ь ч и к. Ура!
М и т ь к а. Дает Пашка!
Х и з м а т у л л и н. Молодец!
Г л е б у ш к а (опять выкачнувшись из подъезда). А я пил, пю и бу пи!

Все смеются, Глебушка скрывается. Паша берет лопату. Мальчик пытается что-то сказать ему, но Паша занят, он всех приветствует, обнимает, здоровается. Залесская стоит в стороне, усмехаясь, играя ключами от машины. Вновь появляется и тут же испуганно исчезает Женщина.

Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х. Раскудахтались! Тьфу! (Хочет уйти.)
П а ш а (останавливая его). Ну куда вы, зачем? Ну что вы все декабрем-то глядите? Ну порадуйтесь хоть чему-нибудь! Ну!.. (Протягивает руку.)
Ч е л о в е к  в  ш л е п а н ц а х (грубовато, но примирительно). Ладно, яйца курицу будут учить! Деятель тоже!.. (Пожимает руку.) Сам-то как?..
П а ш а. Ну вот и ладно, вот и хорошо! Я — отлично! (Морячку.) Ну а ты чего? Ну брось! (Что-то шепчет ему.) И все потом будет ол райт!..
М о р я ч о к. Какой ол райт? Она все равно этого сукиного сына своего любит!.. А я — на Сахалин!..
П а ш а. А если так, тут уж ничего не поделаешь! (Марине.) Мариночка, ну как наш Ваня? Уже заболел ностальгией, да?.. Хочется вернуться? Графиня, вы сегодня прекрасно выглядите, как почивать изволили?.. Мить! Митяй! Как оно все у нас, а Мить?
М и т ь к а. Ну чё ты! Чудеса!
П а ш а. Чудеса! Жалко, Фимы нет! По заграницам играет! Хоть бы нам сыграл!.. Ну ничего! Бутылку шампанского ставлю после субботника! Кто «за»?
Д о ц е н т. Правильно!
Х и з м а т у л л и н. Отметить надо!
М и т ь к а. Белого возьмем!
Г л е б у ш к а (снова явившись и исчезнув). И я бу!
З а л е с с к а я. Ох, Паша! Как ни странно, он все время делает то, что хочет. Он верен себе.

Общая радость, энтузиазм.

И вдруг раздается лязг, грохот, рев мотора. Все замирают в недоумении. А над домом, затмевая белый свет, повисает железный шар-баба на цепи, каким разбивают старые дома. Во двор стремительно входит энергичный, подтянутый, элегантный молодой Начальник. Пальто нараспашку, шляпа, бородка. За ним шагает Прораб, вперед забегает перепуганный Суворкин. Начальник останавливается и иронически оглядывает жильцов.

Н а ч а л ь н и к. О, субботник! Похвально... Но поздновато.
С у в о р к и н. Вот он и есть... дом двадцать три... только опосля, значит...
Н а ч а л ь н и к (Прорабу). Как же это вы? Ваш же участок.
П р о р а б. Я предполагал: русский ампир, была смета, решение...
Н а ч а л ь н и к. «Смета, смета»! Дайте-ка. (Протягивает руку, и Прораб почтительно подает ему ватман.) Ну! Конечно! Смотрите! Я ж говорил! Этот ваш ампир на три метра вылезает на трассу! Он на красной линии. Этого дома не должно здесь быть! Как это вы, а, Ян Яныч?..
С у в о р к и н. Все по плану, Тигр Афанасьевич!..
Н а ч а л ь н и к (резко). Лев Афанасьевич!

Суворкин тушуется.

П р о р а б. В общем, я предвидел это. Глядел через воду.
Н а ч а л ь н и к. Ну, чертовщина! Через два дня праздник, мы обещали товарищам показать наш Голубой Луч, провезти по всей магистрали, гости, понимаете, будут, журналисты — и вдруг упрутся в этот курятник?.. Ну, так. (Загибает пальцы.) Сегодня... завтра... шестое... И ночь. Что ж, время у вас есть. Переселяйте людей, возьмите секцию в новой башне, в этой, у развилки, потом все оформим задним числом. А ампир этот убрать, убрать! (Суворкину.) Утрясете этот вопрос с жильцами! Все!
С у в о р к и н. Как же это, Липард Аф...
Н а ч а л ь н и к. Лев! Лев!
С у в о р к и н. Лев! Лев! Как же это, Лев?..
Н а ч а л ь н и к (усмешка). Все! Выполняйте!

Он поворачивается, чтобы уйти, но тут у наших жильцов проходит оцепенение, раздается общий вздох, все бросаются к Начальнику, говорят наперебой. Начальник иронически слушает.

М и т ь к а. Вы что? Только ремонт сделали! Очумели, что ль?
К а т я (ничего не поняв, Суворкину). Спасибо те, Суворов, хорошо все сделали!
Н а ч а л ь н и к. Тише, тише, спокойней! (Ко всем.) Что? В чем дело? Вспомните, вот так же вы не хотели делать ремонт. Но ведь сделали, не умерли?
Д е в у ш к а. Некоторые умерли.
Н а ч а л ь н и к (не слушая). И теперь рады, теперь спасибо говорите. Вот и потом скажете! Что вас не устраивает, что? (Доценту.) Историческое? Хорошо. Потом на новом здании присобачим табличку, что здесь, мол, был дом, в котором вроде был Барклай... (Кате.) Кухня? Получите вы другую кухню... (Старухе.) Умереть спокойно? Но вы ведь еще сто лет не умрете... (Девушке.) Выросли в этом доме? И спасибо, и пора вылетать из гнездышка... (Человеку в шлепанцах.) Вам что не нравится?.. А впрочем, вам все не нравится!.. (Изобретателю.) Письма? Это пожалуйста! Пишите! (Морячку.) Возвращаться некуда будет? А надо ли? Приморье — прекрасный край, я бывал, обживетесь... (Паше.) А вы что?..
П а ш а (улыбаясь). Может, хватит?
Н а ч а л ь н и к. Что — хватит?
П а ш а. Мистификациями заниматься!
Н а ч а л ь н и к. Какими мистификациями?
П а ш а. Обыкновенными.
Н а ч а л ь н и к. Я не понимаю, товарищ, мне некогда загадки разгадывать.
П а ш а. Нет, стой! (Смеясь, срывает с начальника шляпу, хватает его за бородку.) Товарищи, не бойтесь! Это же Юрка! Красная кепка!..
Н а ч а л ь н и к. Да вы что, ты что?.. Псих!.. Пустите!.. (Вырывается.)
П р о р а б. Отпустить!
С у в о р к и н. Ты что, ты что! Это ж Лепард... тьфу! Львович...
П а ш а. Да Юрка! Юрка! Я знаю!..
Н а ч а л ь н и к. Да уберите руки! Вы в уме?.. Кто это? Возьмите его!
П а ш а. Юрка! Красная кепка!
Н а ч а л ь н и к. Какой Юрка?.. Черт знает что!.. Ненормальный, так лечиться надо!

Все смущены. Вроде Кепка, вроде Начальник.

П а ш а. Нет! Не уходи!.. Не уходите! Пусть я обознался, извините! Минутку! Но если ты... вы не Юрка, не Красная кепка, то что ж это? Что за шутки с нашим домом? Вы хотите его сносить?
Н а ч а л ь н и к. Считайте, что его уже нет.
П а ш а. Да? Так просто?
Н а ч а л ь н и к. Элементарно.
П а ш а. Что же это? Как? Товарищи, что ж вы молчите?
М а р и н а. Нет, нет, не выйдет!
Х и з м а т у л л и н. Не дадим!
М и т ь к а. Выше пойдем!
Д е в у ш к а. Головотяпство!
П а ш а (задыхаясь). Позвольте! Позвольте! Ну на одну минуту! Очень прошу!
Н а ч а л ь н и к. Только без фокусов!
П а ш а. Да, да, извините!

Отводит Начальника в сторону. А жильцы пока окружают Прораба и Суворкина.

Ну, скажи, не своди меня с ума. Это ты?
Н а ч а л ь н и к. Ну, допустим.
П а ш а. Красная кепка?
Н а ч а л ь н и к. Красная кепка.
П а ш а. Слава богу!.. Но как это ты? (Оглядывает его.)
Н а ч а л ь н и к. Что ж тут такого? Голубятню сломали?..
П а ш а. Ну?
Н а ч а л ь н и к. Делать мне нечего стало?..
П а ш а. Ну?
Н а ч а л ь н и к (усмехаясь, достал и надел кепку). Пошел учиться. В шэ-рэ-мэ, в вечернюю школу, потом в институт, потом на стройку. Начал прорабом, теперь сюда кинули. (Улыбка.) А тут как раз и у вас ремонт закончили. Помаленечку.
П а ш а. Иди ты к черту!

Смеются.

Н а ч а л ь н и к. Дурак ты, Пашка, был, дураком остался!
П а ш а. Ну ладно, с твоими байками!.. Ты скажи лучше, что это за розыгрыш?
Н а ч а л ь н и к. А что? Плохо сыграно? Бульдозерист Вася свой парень. Только мигни — снесет...
П а ш а. И что? Ничего у тебя не ёкнет? Это ведь не просто дом, ты не понимаешь? С ним судьбы связаны, он — часть жизни, часть души...
Н а ч а л ь н и к. Лирика, Паша!
П а ш а. Люди здесь родились, выросли, они любят свой дом, нельзя просто разрушить и просто выстроить новое...
Н а ч а л ь н и к. А моя голубятня, Паша?
П а ш а. Что?
Н а ч а л ь н и к. Голубятня где моя?
П а ш а. При чем здесь голубятня? Если хоть один человек заплачет об этом доме, мы обязаны учесть эти слезы.
Н а ч а л ь н и к. Где голубятня моя?
П а ш а. Да что ты пристал? Голубятня — это голубятня, а дом — это дом. Ты вдумайся...
Н а ч а л ь н и к. Да отчего же? Чем она хуже? Она мне тоже досталась от деда, я тоже в нее душу вкладывал и слезы пролил над нею. Я веселым был со своей голубятней! И что же?..
П а ш а. Ах вот что!
Н а ч а л ь н и к. А ты думал — как? Уж тебе ли не знать, как все в мире взаимосвязано? Как сказал бы наш прораб: как аукнешь, такое будет эхо. Рассказать, что со мной тогда было? Выхожу на дорогу, один, ночь, туман вокруг, путь какой-то блестит, и до того трудно мне, больно, жалею о чем-то...
П а ш а. Перестань! Не до смеха.
Н а ч а л ь н и к. Какой смех!..
П а ш а. Я все понял. Ты не веришь в людей, ты смеешься над ними. А если люди начинают болеть друг за друга и за свой дом?..
Н а ч а л ь н и к. А, не верю я в эти дела!
П а ш а. Не веришь? А-а, я забыл, тебе же все смешно!
Н а ч а л ь н и к. Смешно, Паш.
П а ш а. Далеко ты зашел со своим смехом.
Н а ч а л ь н и к. Ну ладно, Паш, ладно! Это мы знаем, как вы разговоры-то любите разговаривать! (Приблизясь, шепотом.) Брось ты! Идеалист! Ну чего ты за всех болеешь? Не те времена! Чего тебе-то надо? Переезжай к Вике, вставай в семь часов, по будильнику, води машину, живи как человек!

Паша садится на борт детской песочницы, кивает, трет ладонью глаза.

Ну и все. И хватит! Не мальчики же! Жить надо, Паша, жить!.. Что делаешь, того, значит, и хочешь, — вот так! Понял? Забудь ты ее, брось сохнуть по ней, она-то тебя давно забыла.
П а ш а. Пошел ты к черту! Довольно!
Н а ч а л ь н и к. Вот к нему-то я и пойду! Пока!

Он пытается пройти, но его не пропускают: люди стали стеной.

Разрешите же!.. В чем дело?.. Что за фокусы?.. Ах, вон что! Сопротивление?.. Ну, это вы бросьте, товарищи, это не поможет!.. Для вас же лучше!..
М и т ь к а. Это мы еще посмотрим, поможет или нет!
Д е в у ш к а. Почему нас не спросили?

Шум, взмахи рук, перебранка. Глебушка оторвался от косяка и упал в ноги Начальнику. Начальник борется с людьми, вырывается,
это уже Красная кепка, хохочущий, валяющий дурака.

К р а с н а я  к е п к а. Дураки! Придурошные! Зачем голубятню сломали?

За ним гонятся, он убегает.
Паша этого не видит. Он сидит, сжавшись. Сбоку появляется и смотрит на него Женщина. И медленно приближается к нему.
И садится рядом. Гладит его по голове.

П а ш а. Ты?.. Сама?.. Это ты?.. Боже мой!.. Я всегда знал, я верил... Это так важно, что ты пришла...

Он целует ей руки, опускает ей в колени голову.

Не отдам... никому не отдам тебя, никогда!..

Она улыбается, гладит его голову. Все затихают и глядят на них.
Так кончается эта пьеса.


1971

Hosted by uCoz